Он узнал это гораздо позже, через пять с лишним, лет, из «Криминальной России», сериала, ставшего главным ужастиком на всем постсоветском пространстве. Музыка его заставки, написанная виртуозом Назаруком, до сих пор наводит на людей ностальгический ужас. Земцов, увлекавшийся детективами, в то время не пропускал ни одного выпуска.
Лицо, мелькнувшее на экране в одной из серий, показалось ему удивительно знакомым. Хорошая тренированная память, покопавшись в своем архиве, услужливо подала требуемую информацию. Максим запомнил свои чувства в тот момент на всю жизнь. Уже порядком забытая загадка детства разрешилась, словно обухом по голове рубанула. По позвоночнику прокатилась волна ледяного ужаса, руки и ноги ослабли и онемели от мысли, чем могла закончиться та встреча на маленькой подмосковной станции далеким прохладным летним вечером 90-го года.
Мужчину звали Сергей Головкин. По оперативным сводкам он проходил как «Удав», народная молва прозвала «Фишер». Тот самый! Фишер, которым родители пугали непослушных детей, которым дети пугали друг друга, сидя у костра. Живая легенда и ужас ночных кошмаров, он наводил страх на жителей Москвы и Подмосковья в течение шести лет.
Его поймали в девяносто втором, двенадцатилетний Максим об этом ничего не знал. Прошло два года после памятной встречи, ребенок просто выкинул из головы непонятный эпизод и жил дальше. Он не догадывался, чем все могло для него закончиться.
Догадался только сидя перед телевизором, спустя еще три года, вглядываясь и вслушиваясь в признания маньяка. Головкин признался в одиннадцати убийствах, все его жертвы – мальчики школьного возраста, от десяти до пятнадцати лет. Сколько жертв было на самом деле, не смог сказать никто.
Всех материалов дела за серию, меньше чем в полчаса длительностью, разумеется, не могли показать, но и имевшихся хватило. Когда с работы пришла уставшая мама, она увидела сына сидящим без движения перед черным экраном.
– Мам, а я … – только и смог проговорить он.
Мама все поняла, сердце не обмануло. Рывком притянув к себе ребенка, она разрыдалась. Такими их и застал пришедший со службы Николай Тимофеевич. В тот вечер он постарел лет на десять. Осознание того, что Максим, отпросившись погулять на десять минут, мог исчезнуть навсегда, причем тогда, когда отец был рядом, надломило его сильнее, чем все военные раны, вместе взятые. Его никто не обвинял, но сам себя он простить так и не смог. Этот случай сплотил семью сильнее чем любое другое событие.