– Долго я представлял себе этот момент, – произнес Реформатор, – представлял, что скажу тебе…
– И что же скажешь?
– Все мысли вылетели…
Он сделал неловкое движение телом, будто бы желая податься вперед и обнять сына. Но Франц продолжал молча стоять на месте, и Реформатор замялся.
– Я так понимаю… отцом ты меня вряд ли уже назовешь…
– Правильно понимаешь, – кивнул Франц и, пройдя мимо Реформатора, подошел к Александэру. Художник, все это время с тревогой наблюдавший за ними, сердечно ответил на объятия друга.
– Я не понимаю, что происходит, Франц… – прошептал он писателю в ухо.
– Просто сохраняй спокойствие.
Реформатор некоторое время продолжал стоять на том месте, где его оставил Франц, повернувшись спиной ко всем. Непонятно было, плачет он или же просто смотрит в никуда. Так или иначе, когда он обернулся, лицо его было невозмутимым, как обычно.
– Что-ж, теперь, когда все в сборе… можем выдвигаться…
Франц холодно посмотрел на него.
– Мы с тобой никуда не пойдем.
– Франц, послушай…
– Нет, это ты меня послушай. Мне глубоко плевать на твой расчудесный план, который ты строил на протяжении всей своей жизни и который уже частично выполнил. Я не собираюсь быть его частью и не позволю, чтобы мои друзья были вовлечены во все это. Можешь и дальше ставить пьесу по своей книге, но только без нас.
Реформатор спокойно смотрел на него.
– Пройдемся?
Франц ответил ему разъяренным молчанием.
– Я прошу лишь пять минут, Франц. Пять минут, чтобы выслушать меня. Далее ты можешь делать, что захочешь, я не держу тебя.
Парень посмотрел на Александэра. Тот слегка кивнул ему.
– Хорошо. Мне только надо получить свой багаж.
– Мои люди уже получили его.
– «Мои люди»… – фыркнул Франц, когда они с Реформатором вышли из аэропорта. – Конечно, они стоили того, чтобы променять на них свою семью.
Реформатор мягко посмотрел на него.
– Так вот в чем дело… ты злишься на меня…
– А ты ожидал чего-то другого? По-твоему, внезапно появиться спустя пятнадцать лет после своей подстроенной смерти это детская шалость?
– Но ты ведь никогда не верил, что я на самом деле погиб…
– Конечно, нет. Я прекрасно помню твои последние слова перед аварией о том, что мы еще встретимся. И помню, как ты пристегнул меня и подложил какую-то подушку.
– Это была специальная резиновая…
– Да не важно. Мне все равно никто не поверил. Посчитали, что я сильно ударился во время столкновения. Да и кто станет слушать шестилетнего мальчишку… но я всегда надеялся, что ты вернешься… хоть и со временем эта надежда становилась все менее отчетливой. И когда мы созвонились с Александэром, и он рассказал мне о Белом мраке, я понял, что это ты. И понял,