А мир вдруг перевернулся. Устои треснули, а законы природы отменены. Покойники оживают, солнце встает на западе, луна рассыпалась на золотые дублоны, морские свинки рождают носорогов, а деревья стадами пасутся среди ледников…
Сумасшедшая, страстная надежда мелькала в его глазах, он уже примерял к себе мое появление.
– Валек! – я встал с дивана и протянул ему руки. – Валек, – сказал я снова.
Он тоже встал, неуверенно и шатко, робко улыбнулся и нерешительно шагнул мне навстречу. В два шага я оказался около него.
…Мы сидели рядом на диване, все было гораздо проще и прозаичнее. Без кофе, без театральных вскриков и нелепых всплескиваний рук. Он говорил, говорил без конца, инстинктивно не касаясь ничего более, кроме работы. О прошлогоднем симпозиуме в Цюрихе, о предстоящем симпозиуме в Дубне, о намечающейся экспедиции на Памир, о том, что наша с ним монография, которую он заканчивал уже один, выдвинута на Государственную премию. Я почти не вслушивался в его слова, машинально кивал, в нужных местах улыбался и покачивал головой. Потом сказал:
– Послушай…
Он испуганно замолк посреди фразы, словно споткнулся на бегу и с размаха прикусил язык.
– Послушай…
– Что?
– Н-нет, ничего.
Он не понял меня, вскочил и подбежал к телефону.
– Я сейчас, я мигом!
– Ты что хочешь?
– Как, «что»? Позвонить к тебе домой, конечно. А потом и в институт…
– Валек! – крикнул я.
– Что я, не понимаю? – отмахнулся он. – Я осторожненько, я ж понимаю! Хотя… – он вдруг замялся, рука его задержалась на телефонной трубке. – Впрочем, как знаешь, – скороговоркой сказал он. – Тебе виднее. Действительно, может, ты сам…
– А что такое? Что-нибудь с… моими?
Он молчал.
– Ты можешь сказать толком, что случилось?
Он отошел от стола и сел, виновато опустив голову.
– Понимаешь, – забормотал он. – Понимаешь, я совсем как-то… Вера Федоровна… ну, в общем, уже давно, четыре года почти. В общем… сердце, понимаешь… Через год… после тебя… Ровно через год, почти день в день. И похоронили рядом… с тобой…
– Та-ак, – я перевел дыхание и сильно, до боли, провел ладонью по лицу.
Вот ведь как получается. Мать с сыном рядышком, за одной оградкой. Только сын-то здесь, а она – там…
Я поднял голову, посмотрел на него и вдруг понял, что это еще не все. Я слишком хорошо его знал. Мягкий, деликатнейший человек, за свою жизнь он не обидел и муравья, и скорее положил бы палец под топор, чем сказал бы что-то неприятное кому-то. И сейчас неблагодарная роль вестника несчастий по-настоящему заставляла его страдать. Его корежило и передергивало от сознания, что именно его слова причинили и еще причинят боль другому.
– Н-ну! –