Вторая фотография.
Я прикусил губу. Вот почему я ушел от людей, вот зачем забрался в ту глушь!
Они здесь, они все стоят рядом. Самые близкие, самые родные мне люди. Милые мои!..
Никогда я не был на похоронах близких. Бабушку похоронили без меня. Тогда, еще малыш, я лежал в больнице с воспалением легких, а отца я вообще не помню. Но, думаю, это очень мучительно – похороны.
Одно дело знать, что близкий тебе человек умер, другое – видеть его мертвым и потом вспоминать не живого – мертвого!.. Нет, я хотел остаться в их памяти таким, каким они видели меня каждый день: живым и полным сил, а не холодным трупом.
Я знаю, по ту сторону для меня ничего не будет, ни-че-го, даже тьмы. А что останется им? Зеленый холмик за ажурной оградкой, надпись с двумя датами, да фотография на памятнике; или же смутная, основанная на чуде надежда, не разума – сердца – что, быть может, я жив, что, быть может, я где-то есть?.. По-моему, лучше второе.
И вот, не удалось. Не удалось… Какими они были, мои последние часы? Хватал ли я кровоточащими обрывками легких влажный, напоенный волшебными запахами воздух леса, или безвкусный, отдающий резиной кислород, рвущийся из шланга? Кто мне скажет? Может, он?
Я взял себя в руки.
– Валентин, где я умер?
В его глазах я не мог прочитать ничего, кроме смятения и затаенного ужаса.
– Валентин, – повторил я. – Где и когда я умер?
– Но ты жив, – вымученно сказал, скорее прошептал он.
– Хорошо, – я понял, что так от него ничего не добьюсь. – Скажи, как умер он, – и показал на фотографии. Они лежали стопкой рядом со мной на диване, я посмотрел лишь две верхние. Этого достаточно, чтобы понять, что изображено на остальных.
– Тебя… его нашли пограничники. Уже… таким…
Ну что ж, значит, не удалось. Не удалось… Вот так, и тут уж ничего не поделаешь. Пустые, напрасные хлопоты.
Славку только зря подвел. Ему, наверное, досталось из-за меня. Помню, как он хлопотал, чтобы мне отвели отдельную палату, как по десять раз на день, бодрый и неестественно шумный, заходил меня проведать и самолично колол мне какую-то гадость. Вот тогда-то я и понял, что, как говорится, за мной пришли…
Друзья на то и друзья, чтобы не лгать в серьезную минуту, даже если они врачи. Дружба сильнее. Когда я покрепче прижал Славку, он глаза не прятал, только виновато смотрел на меня.
«Месяц, от силы – два»…
И обжалованию не подлежит.
Он сделал для меня все, что мог сделать. И, кроме всего прочего, отпустил умирать домой, снабдив запасами морфия. Уж наркоманом я стать не боялся. Просто не успел бы, он это прекрасно знал.
А я сбежал.
Сколько помню, меня всегда тянуло на Сахалин. Тайком от всех я созвонился с Сережей, двоюродным братом, он мне мигом организовал пропуск. А я даже не зашел к нему там, в Южно-Сахалинске. Ужасно боялся, что по моему виду он все сразу поймет, и поэтому