Сын протянул толстые сыромятные ремни, и охнув для порядка, мастера Мошкины стали опускаться по крутой каменной лестнице. Впереди светил хозяин дома, замыкал шествие трудолюбивый Анфим с двумя светильниками. Отец и сын поставили дверь у стены, рядом с проёмом, Ваня сбегал за инструментом. Железное полотно поставили на камень, и ловко одели на петли. Дверь плотно прилегала к кованому косяку, Семён был доволен.
– Пусть все уйдут, Фёдор Романович, я должен показать, как открывается замок. Иван, оставь нас.
– Анфим, уходи, – приказал купец.
Оба поднялись наверх, слуга всё оглядывался назад, но Иван помог ему подняться, потянув за руку.
– Пошли, не след смотреть, – строго сказал юный умелец.
– Что там, колдовство какое?
– Умельство хитрое, – приговорил Иван, – не зная, дверь не открыть.
– А ты сам знаешь? – подначил стрельца дворовый, – небось и тебе отец не сказал?
Мошкин – младший не сказал ни слова, лишь лихо сдвинул шапку на правое ухо. Чего там говорить? Батя сейчас покажет купчине, что да как, и они балками закроют дверь, что бы никто не снять её с петель. Так и случилось, работа была сделана, а купец по- уговорённому принёс икону, Семён поцеловал её, перекрестился, и произнёс:
– Никому не скажу, Фёдор Романович, вот тебе святой крест!
– Господь с тобой, Семён Петрович, – и купец поклонился в ответ, – Поешьте, на дорожку?
Отказываться было нельзя, и трое работников сели за богатый купеческий стол. Разносолы приносила дочь, Елена Фёдоровна. Её видел в церкви Иван не раз вместе с отцом. Купеческое семейство стояло недалеко от алтаря на почётном месте, ведь храм возвёл отец купца Канюшкина, Роман Прохорович, не пожалев казны на каменное здание. И мастер добрый ставил, Кузьма Тощий, ученик Петра Малого, фрязина.
Красивая была девица, купеческая дочь, да статная. Не жалел для неё отец серебра на наряды – из персидского шёлка сарафан, опашень тоже из шёлка, всё тёмно – синего яркого цвета, рубашка голландского полотна, налобная повязка парчовая, башмаки козловой кожи.
Но Иван удивился, что её пригожее, густо набелённое лицо с румянами на щеках, зачерненными бровями, так часто обращалось к нему. И красавица даже тихо ему сказала:
– Я пироги сама пекла…
Давно вдов был богатый купец. Любимая жена Ульяна Юрьевна умерла от чахотки, оставив дочь на попечение мужа. Фёдор Романович тихо говорил с Семёном, успевая поесть, затем они ударили по рукам, видно, договорившись.
Сам же Иван заглядывался на пригожую девушку, но не пялился, глаза не ломал. Оглядел и горницу- богато обставленная, с шкафчиком итальянским, резными сундуками, и хитрым столиком с множеством ящичков, видно, венецианской работы.
Пироги и вправду были богатые, из пшеничной сеяной муки. Такие они дома редко едали, хотя ржаного хлеба вполне хватало. Но вот, поели, и гости чинно поклонились, благодаря хозяев за угощение.
– Пойдём