– Русский офицер не станет говорить вздора: слова мои – настоящая истина. Впрочем, вы можете спросить о том других пленных.
– Если это правда, то, по чести, одни русские умеют так жестоко драться. Я прозакладывал бы голову, что вас было по меньшей мере 18 000.
– Однако же мы разбиты, и я в плену.
– Это ничего не значит. У вашего императора в плену до пятидесяти лучших моих генералов, которые вам ни в чем не уступят. Хотя в победе моей нет большой чести, потому что войска мои дрались с вами целый день, однако же последствия дела для меня важны: сегодня я разбил вас, завтра уничтожу Сакена, в четверг авангард Витгенштейна, в пятницу нанесу Блюхеру такой удар, от которого ему не опомниться, а потом на Висле предпишу мир императору Александру.
– Дело довольно трудное, – возразил Полторацкий.
Затем Наполеон завел разговор о войне 1812 года и сознался, что Кутузов обманул его своим фланговым маршем. Но когда дошла речь до пожара Москвы, то он, рассердясь не на шутку, сказал:
– Сжечь столицу – варварская мысль, пятно для вашей нации. Я брал Берлин, Мадрид, Вену, и нигде этого не случалось.
– Русские не раскаиваются, а восхищаются последствиями своих дел.
Наполеон, топнув ногой, приказал пленному выйти вон, но вслед за тем опять
потребовал к себе, осыпал похвалами и вдруг спросил:
– В каком числе русская гвардия? Как сильна ваша армия? Где ваш государь? Где генерал… и проч.
На все такие вопросы Полторацкий отвечал: «Не знаю».
– Я хотел бы иметь удовольствие побеседовать с вами, но ваш ответ «не знаю» меня останавливает.
Полторацкий объяснил, что расположение армии есть тайна, которую не позволяют ему нарушать присяга государю и долг отечеству.
Наполеон, снова потеряв терпение, вторично выслал пленного из комнаты и приказал отправить его в Париж и иметь за ним особенное наблюдение13.
За ужином, на котором кроме Олсуфьева были Бертье, Ней и Мармон, Наполеон, обрадованный одержанной победой, сказал:
– От чего зависит судьба государств! Если завтра мы будем иметь такой же успех над Сакеном, то неприятель уйдет за Рейн скорее, нежели пришел сюда, и я буду опять на Висле.
Заметя, однако же, что такие порывы не находили сочувствия в его сподвижниках, Наполеон прибавил:
– И я помирюсь на том, чтобы Франция сохранила свои естественные границы14.
Еще до окончания дела при Шампобере Наполеон послал несколько офицеров генерального штаба в Мо, к маршалу Макдональду, с извещением об одержанной победе и с приказанием наступать против преследовавших его союзных войск. В сумерки главная квартира французской армии расположилась в Шампобере. Гвардия с частью дивизии Рикара встала биваками на поле сражения; дивизии Лагранжа с кавалерией Бордесуля и Думерка – близ Этожа, а Нансути с двумя гвардейскими кавалерийскими полками (dragons et lanciers de la garde) и с одной бригадой дивизии Рикара двинулся к Монмиралю и прогнал