16
Осенью 1917 года Григорий Котовский понимает, что полиция и общественное мнение края, которого почти не коснулась великая война, ставят ему что-то очень похожее на мат. Заперт в углу. Он не может сделать шагу без того, чтобы в него не выстрелил какой-нибудь несчастный урядник или городовой. Кстати, о них. Только за два месяца Григорий убивает более четырнадцати рядовых сотрудников полиции, что, понятное дело, не добавляет ему популярности среди простых жителей Бессарабии, до того составлявших огромную армию фанатов. Бедных не трожь. Как-то так получилось, что Григорий нарушил эту священную заповедь Робин Гуда, что, впрочем, его не удивляет – рано ведь или поздно нервы сдают у всех, а уж после того всё словно огромный снежный ком катится с горы, и от тебя уже ничего не зависит. Судьба-злодейка. Поэтому Григорий, пристреливший городового дрогнувшей рукой, когда тот пытался схватить злодея на окраине Кишинева, все понимает. Начинается большой закат его карьеры. Анестиди – цветочки. Сейчас его начнут презирать и бояться низы, а это верная гибель для абрека, которым Григорий, слыхом не слыхивавший об институте абречества на Кавказе, безусловно, является. Спрятаться негде. После того как в результате трагических совпадений Григорий убивает, кроме городового, еще и дворника в Сороках, – но тот уже было начал свистеть, опознав в торговце дровами самого вора Григория Котовского, – начинается травля. Преследуют везде. Григорий понимает наконец, что такое облава, – когда тебе не дают к земле припасть ни на минуту, когда ты после дня бегства собираешься прилечь, но возле тайника твоего загораются огни и слышны голоса преследователей, и когда тебя готов выдать властям любой – и нет тебе спасения нигде. Обложили волчару. Местные власти ликуют. Всем изрядно поднадоел этот разбойник. Котовский, начинавший, словно благородный персонаж Шиллера, заканчивает мокрухой, и какой низкой. Убивал без разбору. А он всего-то и хотел, чтобы его оставили в покое и дали уйти от преследования, вот и перестал хитрить, просто вынимал пистолет и стрелял, и дворник падал, городовой падал, обыватель падал, все падали. Шло к концу. Полицейские власти твердо решили извести Гришку Котовского, чтобы никому после войны – которую Россия вот-вот выиграет – неповадно было плевать на закон и играть в гайдуков. Кончились гайдуки. Приставы смеются, сидя на конях и глядя, как Котовский переплывает Днестр, – едва не тонет, измученный, а сами даже не бросаются в погоню, – на том берегу Гришу уже ждут, его выдадут свои же. Нет спасения.
Григорий с трудом отбивается от погони и на левом берегу Днестра и уходит в лес, преследуемый взглядами вооруженных врагов, которые идут след в след. Ждут, когда усну. Котовский понимает, что они не рискуют подойти к нему, но как только он закроет глаза и уснет – а он уснет, глаз не смыкал почти трое суток, – его возьмут в кандалы. Виселица впереди. Он знает, что повесят. Они знают, что повесят. Даже дерево, кажется, знает, что его приспособят под виселицу для самого