– И что же с ним в конце концов произошло?
– То же, что и со всеми остальными людьми его ремесла. Для того, чтобы попасть на Небеса, пирату сначала следует попасть на морское дно. Не знаю, где и когда это произошло, но что прошел он именно этот путь свой судный, – в этом можно не сомневаться.
– Почему же ты никогда раньше не рассказывала о нем?
– Дочери герцога? О том, что я – дочь пирата? Если бы твоя матушка или твой распутный папенька узнали об этом, они выставили бы меня на следующий же день.
– А как же ты попала к нам?
– Как попала, как попала… А черт его знает, как я попала?! Да еще к вам. Однажды, когда отец уже, очевидно, сгинул в морской пучине где-то возле Геркулесовых Столбов, на наш поселок напали солдаты, прибывшие с французской эскадрой. Он считался пиратским – и это была святая правда. Вряд ли у нас отыскалась бы семья, в которой бы кто-нибудь да не выходил в море под пиратским флагом, не продавал душу этому богоугодному ремеслу. Даже если при этом выдавал себя за правоверного рыбака. Так вот, французы решили раз и навсегда уничтожить это пиратское гнездо. Всех мужчин, которые не были в море или не успели уйти в горы, они перебили. Старух и детей – тоже. Ну а мне было семнадцать. Меня и еще около двадцати девушек и молодых женщин они взяли с собой на борт.
– Зачем?!
Бастианна как-то загадочно и в то же время снисходительно улыбнулась и, ничего не ответив, вышла на балкон. Ночь была теплой и душистой. Яркий полумесяц нимбом охватывал крест на вершине собора, образуя символ новой веры. На старой мельнице томно рыдала сова, в которую, как гласит молва, воплотилась душа какой-то парижской блудницы.
– Ласковая ночь, дарованная нам для ласковых мужчин, – сладострастно потянулась корсиканка.
– А что, разве и в таком, в твоем, возрасте женщина все еще мечтает о мужских ласках? – настороженно поинтересовалась Маргрет, на несколько минут забыв о том, что готовит им обеим гаврское утро.
– Дочь моя, только в этом возрасте мы, женщины, и начинаем по-настоящему бредить этими самыми мужскими телами и мужскими ласками. Потому что только в этом возрасте начинаем по-настоящему ценить то, что даровано нам Господом от утех земных. Ибо только в этом возрасте каждого мужчину воспринимаешь как последнего в твоей жизни и воздаешь ему за труды его, тоже… как последнему в твоей жизни, и прощаешься с ним как с последним мужчиной в твоей распроклятой жизни, – с тоской и горечью. И стоит ему только оглянуться и позвать…
– Вот как? – изумленно выдохнула Маргрет. – Я даже предположить не могла, что это длится так долго, что эта страсть…
– О страсти вам лучше потолковать с герцогиней Алессандрой, «красавицей в мавританском стиле». Впрочем, не будем об этом. Одно только плохо, в этом моем возрасте…
– Что именно?
– Сказать?
– Конечно.
– Честно? Как женщина женщине?
– Я тебя не выдам.
– Да что тут выдавать? А главное кому? Так вот одно в «нашем» – моем возрасте женском