Что происходило во дворе Ханафеевых, нас мало интересовало, там это было часто, и вся деревня к этому привыкла… Через некоторое время Ханафеев вышел со двора с полотенцем и мылом, направился к реке.
– Что, пацанва, как я, а? – обратился он к обступившим его ребятам. Он здесь чувствовал себя, и не без оснований, героем. – Соображать надо! – многозначительно сказал он сам себе, а нам подмигнул подбитым глазом.
Этим днём окончилась спокойная жизнь в нашей деревне. Теперь каждый день, после восстановления мотоцикла, Ханафеев с треском носился по деревне взад-вперёд, оставляя за собой злой синий дым, задушенных кур, гусей и кошек.
Он действительно быстро научился ездить, объезжать ямы и кочки. Но деревенская дорога была настолько плохая, что когда мотоцикл двигался со скоростью, казалось, он летит над ней, перепрыгивая с кочки на кочку.
Не буду говорить, как часто мотоцикл ломался, как часто доставалось самому мотоциклисту от хозяев его жертв. Скажу одно: Ханафеев был неумолим и неудержим, как злой дух.
– Вот, товарищи, граждане, по первозимку пригоню трактор, так и всех быков ваших диких подавлю. Это вам не что-нибудь: цивилизация, понимать надо, – такие и прочие речи вещал он односельчанам.
Такими разговорами и своими делами Ханафеев довёл всё население до того, что кто-то сходил в город и пожаловался на возмутителя спокойствия. Там же ему и сказали, что их бригадир, пропавший в последние дни невесть куда, действительно сейчас на курсах трактористов и по первой дороге пригонит в деревню трактор для перевозки леса, взамен лошадей.
Теперь деревенская ребятня не так часто бегала на реку – приходилось сторожить – кому кур, у кого другое. Раньше как было? Выпустишь их на дорогу – они и вольны до обеда. Попоил, покормил и опять на реку. Сейчас выгнать нельзя. В огороде тоже нельзя – все грядки склюют и разроют. Так и мучились. А убежишь на часок – жди взбучки от матери: петух помидорку склевал самую красную, ну взял бы да склевал зелёную, так нет же, вредитель. Чего греха таить – дорого мне доставались эти самые помидоры, не одна из расклёванных оканчивала своё земное бытие на моём лбу. Ну да что там, за прогресс ведь страдали, за будущее.
И будущее не преминуло себя долго ждать. Как только появилась первая санная дорога по тайге от деревни до города – Ханафеев засобирался.
Старухи узнали от жены, что её муж «смотался», по её же собственному выражению, за трактором. Деревня пустилась в рассуждения: вот оно, настал конец света, курей всех передавил, теперича нас всех трактором передавит. Чтоб его лихоманка взяла. И откуда он на нашу голову взялся, все беды от него.
– Тебя первую, Ахросинья, придавит. Сбегай от холеры, пока не поздно. Когда хоть уехал?
– Да ночью вчерась. Приказал не сказывать, так вот, вишь ли, не сдержалась, бабоньки, – глаза её были мокрыми.
– И правильно, что сказала. Мы теперь мужиков-то наших пошлём за деревню, навстречу,