Эти предрассветные часы были самыми любимыми – мало кто решается выползти из своей норы и попасться в лапы этим самым светлякам, которым всё равно, кого запихивать к себе в пасть.
Расслабляться, само собой, всё равно было нельзя, но шансы на спокойное завершение смены выросли многократно.
Фома посмотрел за спину, на другие огни, белые, холодные, что горели над охраняемым им Городом. Это не давала о себе забыть Обитель, возвышаясь над тысячами жмущихся к земле домов, укрывая их в своей тени и не позволяя им вытянуться ближе к солнцу. Также хозяева Обители поступали и с жителями Города: позволяли им жить под своей защитой, но вот качать права или хотя бы разговаривать слишком громко было запрещено. А тех, кто смел ослушаться или, не дай Опаляющий, выступить против, без колебаний могли выпотрошить и скормить тварям, что по слухам живут в их питомниках. До Обители далеко, но опытного вояку всё равно передёрнуло: да, он всю жизнь отдал служа Обители, но вот попасть туда он бы не хотел. Да и сам для себя он всегда считал, что служит Городу и тем, кто его населяет, а не этим…
Он отвернулся обратно, к Клоаке.
Когда непроглядную темноту начало сменять серое утро, Фома принял от подчинённых доклады о сдаче постов и велел им убираться к чёртовой бабушке, чтобы двое суток его глаза их не видели, а уши не слышали. Парней, только что отстоявших сутки на страже покоя обитателей Сити, упрашивать не пришлось, и они испарились, когда Фома ещё не успел закрыть рот. Собственно, именно на это и рассчитывал старый вояка, уже ощущавший во рту вкус горячего наваристого супа и свежего хлеба с куском колбасы. Потом останется только выпить кружку тёмного и завалиться спать, обняв тёплое и уютное тело любимой жёнушки.
Фома уже выскочил на улицу и сделал несколько шагов, но тут вспомнил, что обещал проверить, как там Марий и старуха с мальчишкой. В голову забралась было подленькая мыслишка забить и на первого, и на вторых, но он её тут же отмёл – обещал, значит надо делать. Репутация штука сложная: она очень долго нарабатывается, а рассосаться может в миг. Да и не всё равно ему, на самом деле, что будет с салагой и с дитём, что по его воле вчера обрёл второй день рождения.
Страж развернулся и направился в лазарет, вход в который был тут же, в минуте ходьбы.
Стучать в деревянную дверь с большим красным крестом в самом центре Фома не стал – распахнул её так, что она глухо ударилась о стену, и сидящий за столом молодой парень в белой повязке с крестом на руке, подпрыгнул на своём стуле. По его лицу было видно, что пара крепких словечек просто чудом удержались за зубами, но Фома на него даже внимания не обратил, пересёк приёмный зал и открыл следующую дверь. Но уже аккуратнее.
– Ни черта себе, Серго, ты ли это?! – вдруг взревел Фома. – Я уж думал тебе надоело наконец