– Думаю, овечки побойчее будут, – выдавил с усмешкой Тетерев. – Остальных тоже не бойся. У Луи есть шпага, но он не пустит её в ход. Это декорация, мишура, показная бравада. Бард, как я понимаю, всегда при жизни носил кинжал, только сейчас у него нет оружия. У других вообще кишка тонка, даже если они вдруг смогут быстро добыть что-нибудь колющее или стреляющее. Разве что Сэм… Он странный тип. Способен на поступок, в том числе самый ужасный. В то же время ранимый, где-то сентиментальный. Не раскусил я его. Нет, сам он не полезет в бой очертя голову, а вот уговорить, подкупить, подстегнуть – это про него. Дипломат, как же! Ещё плохо, что язык он знает здешний, и очень даже хорошо. С кем угодно может договориться о какой-нибудь гадости.
Хромой стал прощаться, когда Костя вдруг решился задать вопрос:
– Слушай, только без обид, хорошо? Зачем ты горшок так носишь? Сунул бы под мышку, что ли, а то и вовсе под халат, если не брезгуешь. Ну, просто выглядишь как-то по-дурацки. Ведь смеются над тобой, издеваются, в том числе и за это…
Тетерев медленно и тяжело развернулся к нему. Косте показалось, что инвалид кусает губы.
– Знаешь, находясь здесь, в твоём времени, я видел одну старушку. Она живёт в одном из двухэтажных маленьких домов, и у неё, насколько понимаю, никого нет. У неё нет интересной штуки на колёсиках, вроде кресла, которое может ездить само, куда пожелаешь. У неё нет и другого кресла, где большие колёса нужно крутить руками. Я бы даже такое крутил. Но у меня его нет. Нет его и у той старушки. Наверно, потому, что у неё нет детей, или они её бросили и забыли.
Косте почему-то стало стыдно. Всегда трудно молодому и здоровому понять немощного инвалида, влезть в его шкуру, почувствовать дурно пахнущий быт.
– Зато у старушки есть неуклюжая конструкция, которую здесь, у вас, называют словом «ходунки». Они очень неудобные, ей тяжело ими пользоваться, но зато она может стоять и немного передвигаться. Очень странно! Века прошли, а мало что изменилось. Ведь и я часто ходил, держась за устойчивый деревянный каркас, чтобы не упасть. Подняться после падения тоже было непросто. Сейчас горшок, уж не знаю каким образом, помогает мне держать равновесие. С ним я не падаю, не боюсь шагать и шагать. Вот и вся премудрость.
– Я помогу той старушке, – глухо выговорил Костя. – Постараюсь помочь и другим таким. Хотя их, наверно, миллионы.
– Ты сделаешь благородное дело, даже если поможешь одной. Невозможно распыляться до бесконечности. Помогай самому себе.
* * *
Стойкое ощущение нереальности происходящего бесконечно преследовало Костю. Только Володя, которого сегодня удалось увидеть через застеклённую перегородку, был реальным. Потому что требовалось прилагать ежедневные усилия, чтобы он жил дальше.
Капитан по-прежнему плох. Иногда открывает глаза, но снова погружается в затяжной, кажущийся бесконечным сон.
Таня и Алина утратили чёткость. Они были где-то рядом, непривычно притихшие, бесконечно близкие, но пока безжалостно