Он подбрасывает меня вверх, и на какое-то мгновение я словно лечу. Он почти у самой земли ловит меня и помогает встать, если я все-таки падаю, не удержавшись. Но мне все равно нравится летать, хоть и страшно.
Последний треск затухающих углей возвращает меня в жуткое настоящее, зимнее и ночное. Туда, где я сижу в трусах на крыльце. Где ночь в горах сменилась красным рассветом, а Баба хриплым голосом говорит, что разбойники и убийцы, которые промышляют в наших краях, взломали, напали и всех убили. Только мы с ней спаслись, и это судьба рода. Баба часто говорит это слово, а мама его очень не любит… Не любила.
* * *
– Лука, Лука, – кричит мне Баба. – Нам пора летать, милый. Пора встретиться с родом. – Она не говорит «семья», это слово любила мама. А о маме говорить запрещено.
Вот полет – другое дело. Это лучшее, что случается со мной. Приятнее этого ничего нет. Баба превратила полеты в настоящий праздник, почти ритуал, который я пока не могу провести сам. Не запрещено – просто не умею. Но в будущем стану выполнять каждый шаг ответственно и правильно, как она учит. А пока я просто обожаю каждый бесконечный миг своего полета. Это традиция нашего маленького рода.
Я каждый раз нервничаю, что не вернусь или не очнусь, как однажды чуть не случилось с ней. Я бил ее ладонями по лицу, даже вылил на нее ведро воды, как она учила, – только тогда она очнулась, и у нее пошла кровь носом. И теперь я боюсь, что мой род не отпустит меня обратно домой. Или что я тоже буду истекать кровью, пока не умру. А она видит это, обнимает меня и тихонько произносит:
– Лука, тебе нечего бояться. Слезы огня – это дар, чтобы не терять связь со своим родом. Ведь ты помнишь, что душа человека – это любовь. А любить… – она замолкает и ждет, пока я закончу за нее.
– Любить – это значит быть живым, – нервно продолжаю я. – Баба, почему ты заставляешь меня повторять это?
Нетерпеливо переминаюсь с ноги на ногу. Мне нужен этот полет скорее, быстрее. Раздражение разгоняет огонь в моей крови, я покрываюсь испариной. Меня бросает в дрожь, воздух кажется сухим, а жар от костра, к которому она подвела меня, становится нестерпимым. Треск горящего дерева слишком громок для моих ушей, а от яркого пламени слезятся глаза.
– Я заставляю тебя, чтобы помнил. До самого последнего дня в этом мире ты должен помнить, что любить – значит быть живым. Огонь не терпит холода и воды, он должен погибнуть сам, будто заснуть. В тебе огонь твоего деда – люби его, живи им.
Баба с блеском в глазах смотрит на меня, и я вижу в ее руках заветную бутылочку. В ней слезы огня, которые я сейчас буду пить.
– А теперь садись, как я тебя учила, – говорит она мне.
И я послушно сажусь, скрестив ноги, на мягкую подушку рядом с огнем, который, как мне кажется, сейчас сожрет меня. Я сделаю ради слез огня все.
– Вот