– Разве таковые у меня случались?
– Разве нет? Вспомните: «Отче наш, великий и праведный! Воизмени гнев свой яростный на милость христианскую, спаси землю твою святокровную Украйну и народ ее грешномученический!..»
– Так ты, оказывается, всю молитву мою помнишь?! – удивился и даже ужаснулся отец Григорий. – А ведь язычник.
– Не потому помню, что молитва, а потому, что ваша она, считай, на смертном одре молвленная.
– Получается, что вы знакомы? – подошел к ним Сирко.
– Как ни странно, уже встречались.
– Угу, понятно… – Полковник потер пальцами подбородок, взглянул на каждого из них и повернулся спиной, давая понять, что не желает мешать разговору.
– Помните нашу полемику о мече и посохе Моисея? – Гяур заметил, что разговор бывший священник начал с обращения на «ты», однако это не шокировало его.
– Это когда у запруженной трупами реки твой полк спас от гибели наше местечко, развеяв при этом отряд татар? Помню.
– Почему теперь вы все-таки избрали меч?
Отец Григорий поднял попавшую ему под ноги ветку, повертел ею и хотел было швырнуть в костер, но в последнее мгновение передумал и, еще немного повертев, опустил к своим ногам. Возможно, теперь, решаясь на муки пленника, он, как никогда раньше, обостренно осознал, что оно такое – истинное милосердие. И не только по отношению к человеку.
– После нашего спора у реки я долго думал над всем тем, что ставит нас перед выбором: меч воина или посох мессии, мощь стали или слово проповедника? Задумывался над этим и здесь, во Фландрии. Но только сегодня понял, что мудрость заключается не в том, чтобы решить, что важнее: меч или посох? А в том, чтобы соединять в душе народа мужество воина с мудростью пророка. Силу защитника – с душевной чистотой проповедника.
– Хотите сказать, что к такому выводу вы пришли только сегодня? Уже решившись стать смертником?
– Приняв это решение, я заставил себя вдруг совершенно по-иному взглянуть на многое из того, что еще вчера казалось незыблемым.
– Это чувствуется… Но почему вы отважились идти к испанцам, обрекая себя на муки?
– Задавая этот вопрос, вы забыли, князь, – обратился отец Григорий теперь уже на «вы», – что перед вами истинно верующий человек, для которого страдание за паству, за христианские души, за народ – высшая цель подражания Христу.
– Извините, вы действительно правы, – задумчиво молвил Гяур. – По странной случайности, я совершенно забыл об этом христианском каноне. Возможно потому, что вопрос был адресован казаку Вараксе, но никак не отцу Григорию.
– В таком случае, признаюсь вам, что тот, настоящий Варакса, чье имя ношу теперь, был истинным казаком. Когда мы виделись с вами в последний раз, он командовал отрядом, защищавшим мой храм. И на руках у меня, мною же отпетым, умер. Меня же кличут Роданом. Казак Григорий Родан, – открыл свою последнюю тайну новообращенный воин и, сочтя, что дань уважения любопытству князя отдана,