– Ты совсем не привлекаешь меня к похоронам, – бросаю я как бы между делом.
Пашка утаскивает из-под ножа колечко огурца и, прожевав, спокойно отвечает:
– А ничего и не нужно. Всеми приготовлениями занимается историческое общество.
– С какой стати?
– С такой, что Василий – один из его основателей. А семьи членов общества имеют право получать любого рода поддержку.
Рука так и замирает над разделочной доской.
– Василий? Наш прадед?
– Да. – Пашка вальяжно откидывается на спинку стула. – Ты разве не знала?
Нож слишком резко входит в мякоть помидора, отчего мелкие брызги хаотично разлетаются по столу.
– Нет. Я вообще мало что знаю о родственниках.
– И почему тебя это беспокоит? Большинство людей так живёт.
– Потому что для меня обычное сочинение на английском про семью оборачивалось катастрофой. Сколько бы вопросов ни задавала, получала либо сухие факты, либо общие фразы.
Пашка снисходительно хмыкает.
– Ну спрашивай, что интересует. Может, смогу удовлетворить твоё любопытство.
– Серьёзно? – оживляюсь я.
Брат многозначительно разводит руками.
– Ладно. – Дорезаю последний помидор и отхожу к мойке, чтобы скрыть неловкость первого вопроса. Можно было бы начать издалека, проверить, насколько вообще Пашка готов откровенничать, но интуиция подсказывает, что он не станет увиливать, как родители или бабушка.
– Почему до этого ты ни разу не выходил со мной на связь?
Сквозь тихий плеск воды слышу его тяжёлый вздох и на автомате оборачиваюсь. Брат не выглядит застигнутым врасплох. Очевидно, он ждал этого вопроса. Что ж, тем лучше.
– Тебе не понравится, – тихо отвечает он.
Услышав мой раздражённый вздох, Пашка примирительно поднимает руки и спешно оправдывается:
– Я не соскакиваю, просто предупреждаю. – Он проходит мимо меня и наклоняется к духовке, чтобы достать картофельную запеканку, которую он чудесным образом умудрился сделать из моего провального блюда. – Подай, пожалуйста, зелень.
Молча передаю ему миску и замираю возле буфета в ожидании. Хочет испытывать моё терпение – пожалуйста. И не таких раскалывали.
– Твой отец и бабушка были против нашего общения, – наконец, говорит Пашка, явно переусердствовав с напускной небрежностью в голосе.
– Что за чушь! – хрустальная посуда угрожающе дребезжит от резкого движения. – Они бы ни за что …
– Я же предупреждал: тебе не понравится.
Мы замираем посреди кухни, сцепившись взглядами. Всматриваюсь в его напряжённое лицо, пытаясь прочесть эмоции, и с ужасом понимаю, что это правда. Неприятное чувство обиды обжигает грудь.
– Но почему?
– Видимо, боялись, что разрушу образ нашей идеальной, – он выразительно изображает пальцами кавычки. – Семьи.
– Каким, интересно, образом?
– Ну, к примеру, разболтаю пару нелицеприятных фактов из биографии драгоценного Василия, о которых все старательно умалчивают.
От