Энн Харрингтон меньше всего сейчас соответствовала статусу леди, но, тем не менее, ею являлась. За острыми плечами стояли семья с богатой историей, громкое имя, приданое в пять тысяч фунтов и, конечно, дракон – последний, оставшийся после трагедии, о которой не принято было говорить. Тот самый дракон, с которым Энн обращалась, будто с домашней зверушкой.
– Так и будешь стоять и смотреть? – она опустилась на спину зверя: юбка задралась, открыла взору не по-девичьи сильные ноги.
Малькольму потребовалась вся сила воли, чтобы поднять взгляд на протянутую ему ладонь. Если он хотел жениться на мисс Харрингтон, то обязан был принять приглашение – Энн и её дракон были неотделимы. И оба отказывались понимать, как можно опасаться огромного огнедышащего хищника, способного одним укусом переломить твой хребет.
– Мал, ну же! – требовательная девочка, его требовательная девочка.
Он отверг её руку, но лишь для того, чтобы опустить ладонь на лестничную перекладину. Дракон заворчал, почувствовав лишний вес, и Малькольм поёжился: со зверя сталось бы прямо сейчас взмыть в небо, заставив незадачливого наездника болтаться между жизнью и смертью. Но только его – не Энн.
Она летала так, словно родилась верхом. Вот и сейчас, пока Малькольм надёжно закреплял себя в седле, чтобы не дай бог не встретиться с праотцами раньше времени, Энн восседала на драконе безо всякой страховки. Ещё и предлагала Малькольму за неё держаться.
– Готов? – оглянулась она через плечо и, заметив краем глаза кивок, похлопала по чешуе в основании драконьей шеи.
Зверь послушно поднялся, переступил с ноги на ногу, расправляя крылья. А затем оттолкнулся от земли так резко, что у Малькольма крик застрял в горле. Пожалуй, за это дракону следовало сказать спасибо – Малькольм не хотел бы так опозориться перед Энн.
Благо, тяжёлым был только взлёт. Выл ветер, в ушах закладывало, из всех звуков вокруг оставался лишь невнятный гул да стук собственного сердца. В такие моменты у Малькольма вся жизнь пролетала перед глазами – ещё одна причина не любить полёты на драконах. У Малькольма была паршивая жизнь, бедная, полная изнурительного труда и пренебрежительных взглядов. В последние годы он изо всех сил пытался отречься от прошлого, и рядом с Энн это порой удавалось. Её беззаботность распространялась на каждого, с кем она соприкасалась, и вот это было благословение.
– Разве это не счастье?! – Малькольм скорее угадал, чем понял смысл её крика, едва различимого за шумом ветра.
У него сжалось сердце, когда Энн раскинула руки в стороны. Глядя на это, Малькольм невольно сильнее стиснул ткань её платья, в которую всё же вцепился. Энн не обратила внимания – она отдавалась полёту так, словно в нём крылся таинственный смысл жизни.
Наконец, дракон замедлился. Могло показаться, что он застыл в воздухе, но плывущие далеко внизу пейзажи подсказывали – это не так. Тем не менее, на высоте стало спокойнее, тише. Пользуясь этим, Энн перекинула ногу через спину дракона, повернулась к Малькольму лицом в компрометирующей близости.
От Энн пахло лавандовой водой, но к аромату, любимому многими девушками, примешивалось что-то ещё. Забыв о том, где находится, Малькольм осторожно поднял руку, коснулся вьющейся прядки у её виска, поднёс к своему лицу. Вот оно: лаванда, а ещё – кожаная сбруя, свежескошенная трава и тепло.
Повторяя движение Малькольма, Энн костяшками пальцев коснулась его щеки. Провела сверху вниз, от скул к подбородку, который затем мягко сжала, направляя, подсказывая. Её тонкие губы на вкус были мягче и слаще, чем на вид, кожа оголившихся бёдер – нежнее и бархатистее, глаза – темнее и глубже.
Энн прерывисто выдохнула Малькольму в рот, приподнимаясь, чтобы удобнее расположиться в его объятиях. Губы его при этом скользнули ниже, вдоль линии челюсти, к сгибу шеи, от прикосновений к которому Энн особенно млела. Он лизнул солоноватую кожу и с удовлетворением почувствовал, как её пальцы сжались на его плечах.
В полётах на драконе Малькольм видел всего два плюса. Первый – решимость и отсутствие видимого страха возвышали его в глазах Энн. Второй – только здесь, на высоте в добрую сотню футов они оба могли делать то, чего на самом деле хотели. Она могла быть кем-то большим, нежели дебютанткой, единственная ценность которой заключалась в проходящей красоте и статусе. Он мог прикасаться к ней так, как, он знал, никто и никогда не касался.
Она вздрогнула, когда он поцеловал самый край благодатно глубокого декольте. А может, дело было в его пальцах, задравших юбку, скользнувших по внутренней стороне бедра к самому средоточию жара, уничтожавшего всё благоразумие на своём пути.
Малькольм поймал стон Энн поцелуем, проникая в неё – самую малость, лишь на фалангу пальца, но достаточно для того, чтобы разрушить всю её счастливую аристократическую жизнь. Энн знала это, но продолжала цепляться за него, продолжала встречаться с ним, продолжала позволять ему больше, чем следовало. Иногда Малькольму казалось, что ею движет вовсе не влюблённость, а жажда риска, пугающая