А не думать не получалось! Наташка не снилась, видимо колдун что-то химичил с моим сном, потому спала я как убитая и без сновидений. Но первая мысль после пробуждения – о ней. О её ужасной гибели, о …
«Я сказал, НЕ ДУМАТЬ!» – рявкнула я сама на себя и про себя. И сосредоточилась на процессе одевания.
Как можно медленней, долго и аккуратно расправляла изделие на кровати. Задумчиво пригладила, отвернула ворот, поправила, снова пригладила. Отступила на шаг, полюбовавшись своей работой. И все это стоя спиной к Жрецу-Егору, сверкая обнаженной спиной, попой в трусах и лишними кило веса.
И вот на все это, включая и общий мой вид сзади, мне было настолько наплевать, что я сама офигевала от своей смелости. Или дурости. В таком виде я только перед мужем дефилирую в домашней обстановке. Я даже на пляже в шифон шифруюсь, обматывая его вокруг бедер! А тут! Это ж надо, сколько всего «доброго» во мне накопилось за эти годы, что любые способы хороши в борьбе за инфу и собственную свободу.
«А еще – ме-е-есть!» – протянул мерзкий ядовитый кто-то глубоко внутри меня.
Если бы Егор видел в этот момент мою улыбку, похожую на оскал зверя, предполагаю, он предпочёл бы пойти другим путем к власти над местным Миром. Не связываясь с психованной рыжей ведьмой, в крови которой бушевало пламя Золотой крови, а после его чудо-напитка, прорастало неизвестно что.
И это неведомое нечто гасило мое бешенство, превращая его в холодную, отравленную чистым ядом ненависти и боли, ярость. Но ярость разумную. Контролируемую. Ярость, которая жаждала вырваться на свободу, проломив все преграды (человеческие и магические), снеся систему контроля напрочь. Вырваться обжигающим пламенем, жадно пожирающим все на своем пути. Не оставив ни единого шанса на выживание любому, кто станет мне поперек дороги.
Но Егор не видел мою «нежную» улыбку. Зато я чутьем зверя прекрасно ощущала, как начинает медленно закипать гнев в мужчине позади меня. Как хрустнули едва слышно его пальцы, сжавшись в кулак. Как чуть изменилось его дыхание, которое он старался контролировать, чтобы не показать мне степень своего все возрастающего раздражения.
А я продолжала развлекаться. Натянула рубаху, разгладила ворот, погладила вышивку на рукавах. («Интересная такая вышивка, похожая на обережную», – пригляделась я и сделала себе зарубочку поинтересоваться у Агафьи или Марфы значением украшения). Завязала тесемочку у горла. Развернула штаны, и процесс повторился: разложила, пригладила, рассмотрела и далее по списку. Полюбовалась и натянула, наконец, брюки, затем начала оглядываться в поисках зеркала и расчески. И тут меня грубо развернули.
«Надо же, а на земле так быстро из себя не выходил», – хмыкнула про себя, запрокинув