Засыпая с утра ты просыпаешься уже полнотой чёрной ночи, в себе высказанном учтивым и убедительным мнением по особой человеческой примете «жить принципом, или страдать», по которому страхи обеляют твои серые веки и ходят по планетам множественного долга о самое жуткое представление напротив судьбы. И каждый час ты видишь этот возраст, что соотносит число мира и число войны к влекомой части света отражённых единиц вечности, они спустились ещё загодя и хотят найти к тебе наилучший подход, где ты верил бы своему праву нового человека. Его скитаниям и мечтам о жизни без благ и лучшего мира, что пишут о нём нигилисты и читают прощёные мученики на философии о жизни. Их тяжёлые труды будут тебе указывать как стать лунным человеком субъективного толка, могущего страдать о мысли вне себя и, ожидая лучшей судьбы ты спрашиваешь новое утро: «Как ты попало в моё сознание, сквозь этот холод ментального космоса, уже завтра, если вопрос ещё не нашёл ответа в моём возрасте мира сейчас?». В нём приходит искусственная дрожь, окапывающаяся под ливнем непроходимого света вчера, что стало бы другим, или видимым светом не меркнущего слова думать о философском корне своего возраста. Хоронить его утверждать, как лучше будет завтра жить в том же вопросе мнительной, читаемой области благородного поля космоса в самом себе.
Причина или форма казуальности другого света
Соучастник света жизни не проходит в воду глядя, думает и этим смыслом оборачивает смерть..
Сегодня камнем жалкой силы настало в сердце слов презрение, оно одно вокруг видение и холод тысячи глаз напротив субъективной жажды казуальности. Личный свет остался позади и шлёт человеку тоже самое в вещественной форме мира материальной пропасти, куда уходит личный эксцентричный фатум и его смерть. Недалеко видит причину особая роль бытия в цели стать планетой, такой же как и было при Царе. Он далеко водил меркантильное чувство свободы и обожал мерный привод своих не меркнущих властью людей обожать эту никчёмную жизнь. Наряду с центром силы он обладал удивительным приспособлением в каждой причине своих ошибок видеть только мечту. Она напоминала ему о собственной важности в круге величины его власти и очень хотела прийти на помощь, когда её не хватало и сближение норм морали сулило только очевидные факты негодования о Царе. Могут ли формы лишённые Короли страдать, так как это делает их предок в личности, приспособившийся к мании величия и полноте красок наивной жизни? Когда ты ему будешь утверждать, что холод космополитического чуда заносит апломб своей свободы к каждому правилу нелёгкой жизни страдать в её бесконечной глубине предполагаемого космоса. Так же думал и Царь, но окружённый культурным наследием мира, он выживал из этой целесообразности