Настал момент, когда вмешался в ход сражений
Красноармейский дяди-Ванин эскадрон.
Внезапность – формула военного искусства,
Стремглавый натиск вызывает паралич.
Как гром с небес, несёт панические чувства
Ошеломляющий воинствующий клич.
Через шипы железных нитей вдоль окопов,
Одолевая снежный вал и гололёд,
Летела конница и с яростным наскоком
На всём скаку своём врага рубила влёт.
Сверкала сабельная молния атаки,
И многотысячное громкое «ура»
Неслось лавиной беспощадной в гущу схватки
По убиенным, знать, нет худа без добра.
Беда – она всегда воистину незванна,
Любого может где угодно подстеречь.
На скользком насте там, где мчался дядя Ваня,
Рванул снаряд, и в грудь ударила картечь.
Взрывной волной с её большой свинцовой силой
Он беспрепятственно был выбит из седла.
Его коня табунной лавой уносило,
Когда душа вздох предпоследний издала.
Прервав полёт, спиной ударившись о наледь,
Ещё в горячке дядя Ваня рвался в бой.
Суконный верх его шинели кровью залит,
А сердце раненое билось вразнобой.
В изнеможении, глотая воздух жадно,
Лежал в беспамятстве он, руки распластав.
А конь каурый, чуя – с всадником неладно,
На рысь с галопа перешёл, от всех отстав.
Себя привидя на кровати белоснежной,
От ран как будто дядя Ваня умирал.
И кто-то молча и настойчиво, но нежно
Лицо шершавым полотенцем утирал.
Щёк дяди-Ваниных струя тепла касалась,
Груз век оттаявших слегка их приоткрыл.
За пеленою тень знакомой показалась,
И странный звук, как будто конь копытом рыл.
Там, в вышине, небесный свод качался хмурый,
Совсем вблизи – ох, трудно верилось глазам —
Качая мордой, друг стоял его каурый
И припадал губой к нахлынувшим слезам.
«Каурый, друг мой, боевой ты мой товарищ, —
Беззвучно звали дяди-Ванины уста, —
Мы никогда с тобой в бою не расставались,
Судьба военная свела нас неспроста.
На самом краешке от гибели бывали,
Ты не подвёл в минуты риска седока.
Мы всю Гражданскую с тобой провоевали,
Ни разу хлыст не подняла моя рука.
Теперь прости-прощай, беги из-под обстрела,
Быстрее ветра твой стремительный аллюр».
А враг на сопке огрызался озверело
Дождём свинцовым пулемётных амбразур.
Пар из ноздрей коня морозный шёл клубами,
Каурый пробовал чего-то предпринять.
Схватил шинель и потянул её зубами,
Стремясь хоть как-то дядю Ваню приподнять.
Затем настойчивый скакун его ретивый,
Ещё одной своей попыткой волевой,
Сгибая шею с гладкостриженною гривой,
Поводья скинул вниз, мотая головой.
Мол,