Терпеть свою боль – ещё куда ни шло, но терпеть чужое нытьё – терпения не хватает. Кругом взрывы, стрелкотня, а тут сидит нытик и пересказывает свои болячки.
Не выношу ноющих парней. Ноющие девчата вызывают жалость (низкое чувство, кстати, мало имеющее отношение к любви), а ноющие парни – брезгливость. До тошноты.
24 июля, ближе к вечеру
Шёл первый круг. Зацепились словами с Летучим. Он тащил обязанности замкомвзвода. Тему уже не помню. По-моему, дело касалось организации караула: как нужно вести себя в разных ситуациях (приезжающие машины, нападение, ДРГ и прочее).
Зацепились конкретно. Летучий обозвал меня паникёром. Тут же был отправлен в персональное путешествие. Дело чуть до драки не дошло. Посланный Летучий заорал:
– Ты не пойдёшь на боевое! Я тебе даже патроны подтаскивать не доверю!
Детский сад, в общем. Парни растащили. После того случая разговаривал с Пионером. Он сказал, дескать, мы бережём тебя, поэтому не пускаем на боевые. Нас много, а ты такой один. Воспринял как унижение. Хотел быть как все. Наверное, поэтому никому сейчас – на втором круге – ничего о себе не рассказываю, чтобы не выделяться.
Еда заканчивается. У зетовцев тоже. Наш рюкзак с едой, который остался у Седого, находится в жёлтой зоне. Чтобы дойти до неё, нужно пробежать метров 350–400 по красной, которую контролируют нацистские миномёты и снайперы. 350–400 метров бегом (гуськом) под огнём за едой. Туда и с рюкзаком обратно. Так же гуськом. Бегом. Туда и с рюкзаком обратно. Туда и обратно.
Парни кричат, что на такое только Огогош способен. Он ни на что не жалуется. Остальные с больными ногами.
Кто пойдёт? Самый молодой и самый глупый, то есть самый старый и самый умный. Огогош! Вот и стал я крайним, обычным, простым: таким бойцом, которого можно послать на верную смерть за батоном колбасы и банкой тушёнки.
Ну что, Дмитрий Юрьевич, утешил своё самолюбие? Теперь твоя душенька довольна? Да, Господи, прости и помилуй раба Твоего грешного…
25 июля, раннее утро
Мозг отмораживается. С трудом строю фразы, поэтому меньше и меньше пишу. Заставляю себя, чтобы не деградировать и сознание оставалось чистым.
На привале со сном выползал из блиндажа. Час ночи. Лесополоса подстрижена огнём. Торчат обожжённые стволы деревьев, трупный запах забивает нос, а небо чистое-чистое. Звёздная россыпь. Мощное, бесстрашное небо.
Смотришь на него, любуешься и вдруг замечаешь, что звезда, которая висит низко, начинает двигаться. Слышишь неприятный звук, похожий на жужжание навозной мухи или гигантского комара. Птичка.
Страха нет, есть осознание ничтожности человека перед небом, несущим успокоение для глаз и смерть. В блиндаж не пошёл прятаться. Лежал на двух сложенных вместе брёвнах и смотрел на небо. Редкое умиротворение.
Часто пишу о том, что страха нет. Видимо, это беспокоит меня. Хорошо бы щёлкнуть пальцем и – р-раз! – я всего боюсь! Страх бережёт, охраняет, не позволяет совершать глупости.
25 июля, день
Сава