С того дня, мы постепенно стали заполнять жизнь друг друга. Появились общие привычки, общие увлечения и общие взгляды на жизнь. Мы постоянно обсуждали книги, кино, музыку, наши поступки и поступки других людей. У нас появился свой, понятный только нам, язык. Мы наградили друг друга прозвищами. Дед Егор Штольц – трёхголовое чудовище, в которое мы превратились. Пусть не злобное, можно сказать, иногда довольно милое, но всё же – чудовище. Для наших родителей уж точно. На первом месте для нас были интересы нашей троицы. Всё, что не входило в сферу наших предпочтений, мы отставляли в сторону. Чёткого направления в наших устремлениях не было. Нас мотало из стороны в сторону. Я сейчас мало чего могу вспомнить из тех горячих споров и принципиальных разговоров о нашей жизни. Какой она должна стать, какими мы должны быть и т.д. Нас, скорее всего, занимал сам процесс, сам поиск ответов. Так строилось наше мировоззрение. Незаметно для нас самих, всю нашу повседневную жизнь: учёбу, совместные приключения, знакомства с девушками и даже банальные пьянки, мы стали рассматривать через призму нашей главной идеи. Мы были твёрдо убеждены, что были рождены, для какого-то Великого дела. Оставалась сущая безделица – отгадать для какого именно. В своих размышлениях мы дошли только до этого пункта. Определиться с конкретным направлением, нам не хватало времени. Мы оставили решение этого вопроса на потом. Нас поглотила праздность и безответственность.
Ещё недавно, я бы так описал те времена: славно погуляли, славно покутили и славно поглумились. Сейчас за многие вещи ужасно стыдно. Но тогда мы оправдывали наши бесчинства тем, что это были последние деньки перед армией. Надо было напоследок набраться впечатлений, и желательно с излишествами.
Первым мы отправили служить Егора, сразу после окончания техникума. Ещё через полтора месяца, я проводил Штольца. Уйти сразу вслед за ними, у меня не получилось. По причине моего раздолбайства. Мне пришлось ждать ещё полгода до следующего призыва.
Два с половиной года я не видел друзей. Всё наше общение проходило через письма. Вряд ли эти письма сохранятся. Но может быть, мой Чёрный человек придумает способ, как тебя с ними ознакомить. Предупреждаю, наши письма, могут показаться со стороны перепиской трёх буйнопомешаных в период обострения. На самом деле, каждое письмо это признание в любви.
Мои первые письма друзьям не отличались оригинальностью и носили ярко выраженный издевательский оттенок. В них я описывал сцены из моей якобы разгульной жизни. Я писал о фантастических выигрышах в карты, о моём безумном успехе у женщин, о тех винах и яствах, которые составляли мой ежедневный рацион. В довершении к этому, я притворно сокрушался, что они не могут разделить со мною все обрушившиеся на мою голову блага. Я даже упрекал их в том, что они не нашли ничего лучше, как бросить меня и отсиживаться в армии, в такую замечательную эпоху. Ответы моих друзей тоже не блистали особым разнообразием. Как правило, в них содержался стандартный набор пожеланий получить: от вина – белую горячку, от гурманской еды – заворот