– Что за палка?
– Будто посох для карлика или ребёнка, – судя по тону, рыцарь явно не придавал этому значения. – Анс-Мор забрал сию вещицу в качестве потешного трофея.
Улге Нак-Эндарс с непроницаемым выражением лица вновь уставился на кочевников.
– Принесите мне эту палку, – распорядился он.
Ближайший ратник без лишних слов поспешил прочь.
Вновь появившись на стене, воин с полупоклоном протянул командиру Радовника предмет длиной около двух локтей, похожий разом и на дубинку, и на причудливый скипетр. Взяв его в руки, Нак-Эндарс ощутил до скользкого гладкую поверхность. По весу палка из странно перекрученной узловатой древесины оказалась легче, чем думалось Нак-Эндарсу. Нижний, наиболее узкий конец деревяшки был окован медью. На другой стороне топорщились подобия коротких искривлённых ветвей, напоминавших пятнадцать уродливых пальцев. Каждый корявый отросток украшали несколько медных колец и привязанные тонкие лоскутки фиолетовой ткани.
– Вы явились за этим? – командир форта показал палку кочевникам.
Дождавшись утвердительного кивка старика, Нак-Эндарс поднёс орханор к факелу. С тихим треском вспыхнули тряпицы, тут же рассыпаясь невесомым пеплом. Затем занялись ветви-пальцы.
Кочевник с закрытым лицом вскрикнул высоким женским голосом и повалился на землю. Присев, старик бережно поднял его и застыл поддерживая.
Тем временем пламя охватило всю верхнюю часть предмета, который кочевники называли святыней. Нак-Эндарс слегка поворачивал его, чтобы огонь быстрее пожирал дерево. Люди у стены безмолвно наблюдали за ним: от потрясения, воины даже опустили щиты.
Когда полыхающие оранжевые извивы растеклись по двум третям орханора, командир Радовника крикнул:
– Хотели это? Забирайте! – объятая гудящим косматым пламенем деревяшка полетела вниз. – И убирайтесь с земли Эмайна, покуда живы!
Один из кочевников рванулся было к разлетевшейся от удара о землю горящей святыне, но его остановил едва слышный оклик. Опираясь на руку седобородого, босоркана поднялась: верхушка её головного убора еле-еле достигала плеча спутника. Из-за колеблющейся костяной завесы раздался голос: тихий, надломленный. Воинам на стене приходилось прислушиваться, чтобы разобрать слова.
– Совершил ты злодеяние, везетар железнобоких тру́сов, прячущихся в деревянных шатрах. Разрушил ты священный ключ, что многажды много зим удерживал древнее лихо. Ныне вырвется клубящийся ужас и поглотит этот край… – Казалось, из говорившей с каждым звуком уходит жизнь: под конец речь стала монотонной и тусклой. – Вы примете смерть за это. Все до единого.
Развернувшись,