– Неужто благостные боги умышленно излили животворное небесное сияние, дабы выделить миг встречи? – ошеломлённо пробормотал Мэи-Тард. И тут же покачал головой: – Нет, свет всегда сопровождает её, ибо она – совершенство!
Мысли менестреля потекли бурным безбрежным потоком. Не отрывая глаз от незнакомки, он начинал слагать балладу и, не окончив, тут же принимался за другую. Десятки нежных и возвышенных эпитетов, множество тончайших метафор теснились в голове Лина. Певец перебирал их, выстраивал и отбрасывал, потому что ни одна, по его мнению, и близко не отражала великолепия девушки на балконе. Сердце менестреля колотилось, лицо горело, на лбу проступили капли пота. Молодой человек трепетал и одновременно испытывал величайшее блаженство. Ему чудилось, будто он плывёт среди мерцающих облаков; вокруг, благоухая, распускаются диковинные цветы и из сердцевины каждого исходит чудесная, волнующая глубины души мелодия…
Лин очнулся, когда в него с бранью врезался подвыпивший прохожий. Невесомая пелена грёз спала с менестреля, и он, наконец, увидел, что полонившая его сердце девица покинула балкон. Судорожно втянув воздух, словно впервые наполняя лёгкие, Мэи-Тард, пошатываясь, зашагал прочь.
Добравшись до одного из уличных колодцев, Лин жадно напился, затем ополоснул разгорячённое лицо. Обретя способность рассуждать, подумал, что видение на балконе – то, ради чего он годами странствовал. И твёрдо решил, что не покинет город, покуда не узнает, кто эта девушка и не поведает ей о своих чувствах.
На ночь Мэи-Тард устроился на постоялом дворе под названием «Куриная косточка». Увидев его входящим в общий зал – вытянутую комнату с низким закопчённым потолком, нависающим над длинными столами на козлах, – хозяин заведения поклонился:
– Простите меня, ничтожного, господин, но мест у нас больше нет. Не прогневайтесь, но даже в конюшне народец спит…
– Что ж, – улыбнулся Лин, оглядывая переполненный зал. – Могу ли я обогреться у очага да выпить стаканчик вина?
– Окажите нам честь, господин, – опять поклонился владелец «Куриной косточки».
Усевшись на табурет у стены, менестрель вынул арфу и заиграл жизнерадостную мелодию. Люди вокруг заслушались, заулыбались, кое-кто даже пустился в пляс. Лишь только последние звуки звенящих струн затихли, почти все гости принялись хлопать, топать и свистеть, выражая одобрение. Лин отхлебнул из глиняного стакана, поднесённого хозяином постоялого двора и вновь заиграл. Новый мотив оказался ещё более задорным, и танцоров в зале прибавилось. Жаркий воздух, наполненный запахами еды, дыма, вина и разгорячённых потных тел, колыхался вокруг подпрыгивавших, задиравших ноги и размахивавших руками плясунов.
Дородный купец в богатых одеждах, сидевший обособленно от прочих, под приглядом рослого угрюмого телохранителя,