ломая персты о картавый иероглиф.
Сегодня и завтра не увижу звезд я
в диодной россыпи ночных светил.
Хотелось сказать мне не сложно, не просто,
как сильно тебя любил…
***
Дни без отдыха бессонны напролет,
гнев, как знамя вражье, кровью залит.
Я пишу
пишу тебе,
и вот
строка моя обуглена печалью.
Сердце – любви полигон неземной,
немыслимо мало планет мне,
я связан,
я связан!
Лишь только с тобой
хвостами летящих комет вниз.
Я растворяюсь в веках, словно истина,
как сыгранная ложью невинность.
Я буду ангелом неболицым,
во снах лишь бы ты мне снилась.
Гримированный в город ночных могил,
спал между них, позабытый,
я спал под светилами всех светил,
целуя руками холодные плиты.
Писал на листьях осени загробной
любви заупокойные речи.
Писал не для того,
а чтобы
во всех строках тебя увековечить.
Толкаемый Вселенной пульсом,
тротуарными плитами вылит был,
градом немого сочувствия
тебя у безмолвия вымолил.
Оставил зловещему миру этому
ветви памяти тысячегрустные,
ты жива,
ты вся в моих куплетах,
я тебя посвятил искусству…
***
Вчера
закат
пурпуром пренебрег,
я лег,
накрывшись саваном простынь.
Прости же,
жизни огонек,прости,
последних искр в темневшем глазе
сразу
вдруг
не стало
там,
прости же
за печаль и гам,
воспетые в экстазе.
Глумное рифмы многострочье –
прочь,
все раньше, чем слагаемое ночью, –
прочь,
под светом хладозвездных окон –
это
нескончаемо-глубоко.
Сегодня
я
смертельно опечален,
бел как мел,
висков стальные наковальни отстучали, и теперь
ни звука…
Слышу стук я…
Кто там?
Смерть!
«Откройте дверь!» –
Мне голос сиплый.
«Шли б вы!» –
говорю я ей…
***
И тут,
и там
бежала жизнь,
я здесь, я здесь,
где окажись
спустя пройденную века четверть,
упало тело в блуда вертеп,
споткнувшись о закон глагола,
как правда, непристоен, гол он,
и вот он
я
в