Она посмотрела на него внимательным, долгим и пытливым взглядом. С неожиданно подступившей горечью, пронзительно осознавая, как он сильно постарел. Остро отмечая что он стал странно сухощав, по-старчески горбиться, морщины на щеках, лбу и «гусиные лапки» у глаз обозначились ярче, виски совсем побелели, борода с обоих краёв равномерно осеребрилась. Горячая жалость сжала сердце, она быстро опустила голову, сдерживая подступившие слёзы. Но длилась эта смена настроения недолго, отводя глаза в сторону, сказала:
– А на меня, Калинцев, между прочим, ещё мужчины заглядываются, несмотря на мой убогий прикид. Нет, ты не смейся, я правду говорю.
– Да я и не смеюсь. Я сам на тебя с удовольствием заглядываюсь уже больше двадцати лет. Только слепой может не заметить, как ты хороша, лапушка.
– Они мне слова всякие говорят, – будто не слыша его слов, продолжала Людмила. – В рестораны приглашают, любезные такие, кобели питерские сластолюбивые. Миледи, вас подвезти? (она нервно хохотнула). Миледи! В чём эта миледи, спрашивается, пойдёт в ресторан? В стираных джинсах и турецкой кофте?
– Петербургские мужчины ценят красоту и славятся своей галантностью, всё же это не халам-балам, а культурная столица, Северная Пальмира, как-никак, – кисло улыбнулся Калинцев.
– Ты, что меня подкалываешь? – зло вывернулась Людмила на эти слова.
– И не думал. Может, пора успокоится, Людмила и рассказать мне, что с тобой происходит, милая? Что случилось? Я же сердцем чую, что случилось что-то. Тебя будто подменили. Кто обидел мою красавицу? Говори, порву вражину, как Тузик грелку
– Ах, он сердцем чувствует! Раньше получается, сердце твоё не было таким чутким, да? Не улавливало импульсы беды, ничего не видел, да? А знаешь, Калинцев, никчёмный ты человечишка, скажу я тебе! Руки опустил и плывёшь по течению, да и раньше, собственно, плыл по нему, особо не напрягался, чтобы выделиться, стать на более высокую ступень. Ты и в музыке мог достичь более высоких ступеней, чем некоторые твои коллеги по ремеслу, если честно, бесталанные, но не достиг достойных высот из-за полного отсутствия тщеславия, полезного для продвижения по жизни. А мог бы, если бы напрягся. Знаешь, Калинцев, брошу-ка я тебя! Брошу! Так для всех будет лучше: зачем так жить и страдать? Ты найдёшь себе культурную петербурженку, одинокую, ищущую мужского тепла и ласки, с квартирой, она тебе в рот будет заглядывать, стихи будешь ей читать, ты их много знаешь, а я сяду в джип галантного питерского кавалера и пойду в содержанки – Настасьи Филипповны в Петербурге всегда в цене были. Выбью из толстосума денег, обустроюсь, квартиру куплю, чтобы у моей дочери и внука жильё было.
Она как-то жалко улыбнулась, добавив:
– В ранг Настасьи Филипповны я, пожалуй, уже не попадаю по возрасту, не страшно – на всякий товар есть свой покупатель.
– Ну, и планы у тебя. Наполеоновские! Но ничего не выйдет у тебя,