– Конечно! Я эту дорогу наизусть знаю. Два раза в неделю езжу туда с поручениями. Давай встретимся у озера, ну, у того, что около площади!
– Я мимо него проходил.
– Тогда до завтра! В десять, не опаздывай.
– Ты что?! Ни за что не опоздаю.
В цех, к своему станку, Мишка почти бежал.
И дальние здания завода казались ему уже не такими чёрными и горелыми, и кто-то из пленных немцев вроде как улыбнулся, и солнце с высоты жарило вовсю, почти по-летнему…
А цех почему-то уже казался странным…
Молчали станки, а шумели люди.
Резкие слова, отдельные выкрики.
В центральном проходе стояли дядя Серёжа, Усаныч, непривычно серьёзный Николай, какие-то другие хмурые люди.
Перед рабочей толпой махал руками незнакомый человек, чисто одетый, в пиджаке, в шляпе.
Рядом с ним молча, опустив голову, мял кепку мастер.
– Товарищи! Уважаемые! Дорогие мои! Чего тут попусту спорить и рассуждать?! Это же не наша придумка, не мы здесь сгоряча решились на такое! Время тяжёлое, послевоенное… Нужно иметь общую рабочую сознательность и понимание момента.
Мишка подошёл, тихо тронул Николая за рукав.
– Чего это тут? Случилось что?
Николай кивнул.
– Слушай…
Выступающий продолжал горячиться.
– … По всей нашей великой стране началась кампания по упорядочению расценок на производствах! По всей! И мы не должны отставать, идти так сказать, в русле…
– Платить, что ли, будут меньше?
Пожилой рабочий в плотной войлочной куртке литейщика громко выкрикнул, перебивая, махнул рукой.
– А нам такое зачем?! На кой чёрт нам ещё снижение зарплаты?!
– Как вы не понимаете?! Нужно проявлять солидарность…
Николай повернулся к Мишке.
– Хорош, пошли работать. Чепуха, незачем такое и слушать! Как начальство придумает, так и сделает… Всё равно мы ничего не решим, и самовольно тоже никто из нас с работы не уйдёт – посадят. Не понос, так золотуха!
Утро наступившего дня получилось хорошим, солнечным и тёплым.
Без вещей, со свободными руками, шагалось легко.
Мишка шёл по улицам, которые уже не казались ему такими уж совсем мрачными, да и людей навстречу попадалось больше; некоторые даже улыбались.
Многие здания были разрушены, а вот высоченные, с густыми кронами и странными листьями деревья почти все сохранились…
Каштаны.
Мишка узнал их не сразу, а вспомнив, заулыбался.
В Москве рос только один знакомый ему каштан, около заводоуправления. Зимой, когда Мишка пришёл оформляться на комбинат, листьев на дереве уже не было. А тут – огромные, старинные, выше некоторых домов, и листья у всех большие, широкие, как растопыренные ладони!
Мишка остановился, достал из-за ремня альбом, из кармана куртки – красно-синий карандаш. Быстро, торопясь, с удовольствием нарисовал на чистой странице и на обороте само дерево, и его удивительный лист.
Минут десять, как и положено, он походил по набережной озера, спустился