В один из мартовских вечеров я, тогда восьмилетний, надолго засиделся у своего друга детства Кольки Савченко. Когда вернулся домой, увидел в прихожей отца. Он лежал на полу и не дышал. Бледное лицо, закрытые глаза… Участковый фельдшер Слепухина, присев на корточки, держала его руку за запястье и щупала пульс.
Какие-то люди обступили нашего отца и негромко переговаривались. Была среди них и моя учительница Тамара Ивановна. Заметил я и растерянное лицо брата Володи, в ту пору четырнадцатилетнего.
Отца уложили на носилки, и скорая помощь увезла его в поселковую больницу. Мамы в тот день дома не было: она лежала в петрозаводской больнице. Не было с нами и старшего брата: Александр учился в Петрозаводске.
Когда отца увезли, взрослые тихо посовещались, после чего Тамара Ивановна повела нас с братом к себе. На улице стояла темень, страшно мело. У Емельяновых нас накормили и устроили на ночлег на широкой кровати. В тот вечер нам с Володей не сказали, что наш отец умер.
Тогда я не задумывался над поступком Тамары Ивановны. А ведь у неё и самой в то время было двое маленьких детей… С годами пришло понимание: красиво говорить, учить на словах, как правильно жить, умеют многие. А вот оказать конкретную помощь в трудную минуту по силам не всем. Наш завуч школы Тамара Ивановна Емельянова посчитала это своим долгом.
Директорский след
Татьяна Николаевна Мариш
Она была директором школы. Следующую ночь после смерти отца мы с братом ночевали у неё, да потом Татьяна Николаевна так и оставила нас у себя, пока не вернулась из Петрозаводска наша мама.
Татьяна Николаевна запомнилась мне высокой пожилой женщиной. Только сейчас понимаю, что в то время ей не было и пятидесяти лет. Чуть полноватая, длинные черные блестящие волосы всегда собраны на затылке в тугой узел, пытливые карие глаза… Она имела привычку поджимать нижней губой верхнюю. От этого на её маленьком подбородке образовывались мелкие складочки. Некоторые черты лица придавали ей схожесть с Надеждой Константиновной Крупской. В её интеллигентном обращении с учениками, с их родителями ощущался флер неведомого нам дореволюционного дворянского