– Ты… Ты? …Ты! – невнятно вылетали слова из ее груди. – Неужели ты готов смириться?! Я видела себя твоими глазами!
– Ты совсем другая, – Мирас сам не понимал, что чувствует сейчас.
Его охватили смущение и растерянность. Стало стыдно, но за то, что он сделал сейчас, или за то давнее – не раскрыл бы и Зебадья.
А потом вдруг тоже нахлынула злость. Внезапно, налетела, как порыв ветра, как ураган, безжалостно срывающий последние листья с ветвей.
– По-моему, это ты смирилась! Готова жалеть себя и ненавидеть мачеху! Она влияет на тебя даже здесь, твоя душа привязана не к моей душе, а к обиде! Этого ли хотел отец? – Мирас отмахнулся от девушки и рванул в сторону.
Амаль почувствовала стеснение и боль в груди. Там будто разлили тягучую смолу. Ее нежеланный муж несет полный бред! И оскорбляет почем зря! Девушка отвернулась и пошла в противоположном направлении.
Несколько десятков шагов дались ей без особого труда. А потом идти стало тяжелее: ноги увязали в рыхлом песке, налетевший встречный ветер заставлял нагибаться вперед и отворачивать лицо, трепал и больно дергал волосы. Хотелось остановиться или, что еще лучше, вернуться назад. Лишь упрямство вело Амаль вперед. Она с усилием переставляла ноги, жмурилась, зажимала на себе одежду.
А потом девушка почувствовала на себе прикосновения. Сначала неуверенные, мгновение спустя они стали настойчивыми. Она не видела тех, кто рыщет по её телу, кто срывает с нее одежду, украшения, нити жемчуга с волос, от того было ещё страшнее, чем если бы Амаль видела напавших.
– Отстаньте! – молила она. – Что вам нужно от меня? – голос срывался на шепот, ее будто снова охватывал паралич, руки и ноги слабели, и уже даже небытие во мраке казалось избавлением.
Мирас же уходил с тяжелыми смешанными чувствами. Почва под его ногами вдруг стала вязкой, как болото, она с чавканьем втянула ноги парня. Он сам не заметил, как погрузился сначала по колено, потом по пояс, по шею. Мелькнула мысль, что, наверное, это все. Не встретить ему единственную возлюбленную. Однако эта мысль отчего-то не показалась настолько ранящей, как раньше. Мирас закрыл глаза и по макушку погрузился в жижу. И вдруг оказался в мире живых. Он сам не понял, как это получилось, но вдруг увидел прямо перед собой дверь в склеп. Та была приоткрыта. Изнутри доносились шорохи и какая-то возня.
В смешанных чувствах юноша спустился по ступенькам. Перед ним предстала усыпальница, украшенная увядающими цветами, два гроба и троих воришек, увлечённо срывающих украшения с тела Амаль, разматывающих с нее расшитый жемчугом саван и обменивающихся похабными шуточками. Тело Мираса их не заинтересовало, видимо, одежда, выделенная Храмом, не представляла особой ценности.
Юноша попытался