И вот померк в глазах мой свет…
Я мертв? Наверно, нет…
Открыл глаза в поту холодном, в пещере дивной…
Заставлена она мебелью дубовой,
Ковры нежнее шелка устилали пол,
Отливали нежным серебром.
На столе – сплошные черепа,
Выполнены как чаши для вина,
У камина в роскошном кресле сидел ОН.
По праву руку от него
Кот, лапы грея у огня, лежал размеров небывалых,
По леву сторону в углу паук размером с дога
Шил из паутины красивейший наряд.
Хозяин, который в сказках Стариком зовется,
На старика мало походил:
Худой, с бледной кожей, на лице не было морщин,
И не было седин.
Барабанящий длинными пальцами по креслу,
Лицом не старше двадцати пяти…
Только взгляд страшной, древней глубины,
Как будто бамбуковые иглы вонзил палач под ноготь,
Издать охота дикий визг.
От взгляда будто человека, не спавшего сто лет.
В черных очах зеркально отражалось камина пламя.
Сцена 2
Пещера отшельника из красного мрамора, исчерченного
непонятными иероглифами. Дубовая мебель с узорами
в виде мифических существ, голых дев и сцен битв.
Множество полок с литературой. Пол покрыт серебряным
ковром, на дубовом столе чаши в форме черепов
(или из них?). Огромный камин, освещающий всю пещеру. У камина спит кот Ашог, в самом темном углу
притаился паук Люций, мастерящий новое сукно.
Рядом с пауком висит мешок из паутины.
Отшельник
(не отрывая глаз от пламени)
Ты всего лишь ранен, а не мертв.
Спасаясь от беды своей,
Угораздило ж попасть в ловушку,
Орудие трусов, что ставят на опушках,
Те, кто думает, мол, хитрей зверей…
(Кивает в сторону стола с черепами.)
Однако стоит уточнить:
Фортуна благоволит тебе, упрямец.
От страха ты решил ползти, пока рассудок не померк,
Как солнце в день затмения.
И парочка наемников и пьяниц, считавших долгом
За монету убивать, гордясь предубеждением своим
(Следопыты, попрошу заметить, хоть куда!)
Невзирая на похмелье,
Искать тебя им не мешала темнота.
Тебя, беднягу, сторож-кот с себе подобным спутал,
Перебив свой аппетит,
Поужинав одним из этих другов…
Второй теперь в сетях висит.
(Кивает в сторону паука и мешка из паутины.)
Парализован, кончит в муках, только
Люциус впрыснет пищеварительный фермент,
Превратив его в сосуд с едою… Тебя же, Генри,
Мои друзья за компанию принесли с собою.
Не бойся, еще наступит час твой,
Но мы не будем тому виною,
Поскольку следуем закону этих мест
И принципов столь древних,
Не искаженных