– Что бы он сделал?
– Ты, Тара, слышала? Гришка, бездомный, ощипал Патру и съел.
– Как не слышала? Слышала.
– Есть все хотят.
– Орис, последняя булка… Последняя надежда.
– Не булка, а шаньга.
– Пристал со своей шаньгой! Будь я вороной, я бы выхватила эту булку.
– Шаньгу! Вороны хлеб не едят, им падаль подавай.
– Фу!
– В хлебе, дорогая, ничего хорошего нет. Семечки – другое дело. Или перловка.
– А что он тогда ест – хлеб, булку?
– Шаньгу.
– Смотри, Орис, Кат с сыном летят… и Радис с ними. Опоздали. Мы уже все съели.
Алексей Петрович встал, выбросил пустой пакет в урну слева от скамейки и направился в дежурку.
Радис нахохлился, закрутился, заворковал: мое.
«…днями»
После завтрака – в 7 часов – прогулка. И так каждый день. Вошло уже в привычку. Женщины, все больше преклонного возраста, в 6 часов уже с палками для скандинавской ходьбы набирались здоровья. Погода, непогода – идут: главное – здоровье. Практичный народ. Зоя Павловна, медик из третьего подъезда, тоже рано выходила с мопсом: «Ну куда ты бежишь?! Горит, что ли? Какой ты непослушный. Трудно мне с тобой». Собака, задрав ногу, пометила и опять побежала. «…Ну куда ты бежишь, право! Горит, что ли? Горе ты мое». У Самойлова Алексея Петровича, механика из горгаза, была овчарка. Собака без намордника. «Проходите, проходите. Не бойтесь, она не кусается», – говорил Алексей Петрович. Собака большая, вцепится – мало не покажется. Раз он намекнул механику про намордник. Алексей Петрович промолчал, словно не слышал.
Июнь. Отцвела черемуха. Хорошо вот так утром – свежо, птички поют – пройтись; так бы шел и шел… Ходил он кругами – гостиница, «Монетка», поликлиника и обратно, км 4—5 выходило. Раньше он бегал, выйдя на пенсию, то ли обленился, то ли годы уже, возраст… Вот уж вторую неделю он только выходил к поликлинике – женщина лет 40 – 50 с пронзительным взглядом, с рюкзаком за плечами, пробегала; у 35-го дома, что рядом с детсадом, покурит и опять бежит. Зачем курить? Он ничего не понимал. Курить – здоровью вредить.
И днем была скандинавская ходьба. Собаки – хаски, чау – чау, доберман.., с намордниками, без намордника: «Рядом! Вот умница. Фу! Куда полезла? Я сказала: рядом!» Все как утром и не все. Молодые мамы с колясками. Ребятня на самокатах, того и гляди, что сшибут. Старушка с клюкой сделает шаг-другой, остановится, отдохнет – и опять пошла. Сил-то совсем нет, а идти надо: движение – это жизнь; насиделась дома за зиму. Лет через 10—15 и он старый хрыч, «овощ», как сказал бы сосед.
Мужчина в теле ходил все, размахивая руками, избавлялся от лишнего веса.
– Мне 81 год, – откровенничал мужчина на углу, на пересечении улиц Свободы и Пионерской, – раньше я жил неделями, сейчас – днями.
Понедельник, вторник он сидел с Аленкой, внучкой, сын попросил. В среду опять прогулка. Ночью была гроза. Он все никак не мог уснуть. Снилась сестра, больная. «Ну куда ты бежишь?! Горит? Фу! Бяка!» – гуляла Зоя Павловна с мопсом. Алексея Петровича было