В миру. Алексей Рачунь

Однако сержант уяснил – Виктор важная персона в следственном делопроизводстве, и отступился.

      – Тогда ты, – мент ткнул палкой в Любку. Тот сидел на краю нар и глядел на сержанта сколь затравленно, столь и раболепно.

      Уголек погас. Прозрачный, легковейный дымок веялся над остывающей золой надежды.

      – Да ты че, командир, – взвился коршуном Виктор. Он на глазах перехватывал у тюремщика инициативу. – Это ж Любка, ты взгляни! Он же дырявый, как скважина. Он же офоршмачит нас всех.

      – А мне какое дело, – усмехнулся сержант. – Его ж к следователю сейчас не позовут.

      – Да как какое, ты посуди, кто ж после него есть будет?

      – Не хотите, не ешьте, – хмыкнул мент.

      Любка потихоньку сползал с нар.

      – Не, ну командир, ну родимый ты мой, – взмолился Виктор. – Ты по-людски то рассуди? Ну мы с земелей потерпим, есть не будем, но дед-то… Дед вон лежит на шконаре, отходит, как его пищи лишить, это ж враг до такого не додумается. Он же больной, ему хавчик дозарезу необходим – витамин-нуклеин, ты че, сержант?!

      – А кто его лишает приема пищи? – упирался тугодум-тюремщик.

      Виктор всплеснул руками:

      – Да что же ты, начальник, никак не вникнешь-то? Дед этот, вор честный, старый каторжанин. Жизнь свою пронес так, что не упрекнуть. И за что ему перед смертью такой форшмак?

      Сержант – обычный дурачок, отслуживший недавно в армии, и только благодаря ей и выбившийся из клопов в блохи, не понимал почему дед не сможет, как это говорят в армии, «принимать пищу». И все же он колебался. Он будто чуял, что Любку за едой посылать не стоит, но понять почему – объяснить это себе, не мог. Изменить же решение для него было сродни потере вельможного дембельского лица.Сержант медлил. Медлил и Викто