Этим воззрением обозначается сущность, права и обязанности истории, сообразно нашим понятиям; создается знание по строгим выводам умозрения и опыта. Сие знание должно уединиться от всех частных направлений. Историк, напитанный духом философии, согретый огнем Поэзии, принимаясь за скрижали истории, должен забыть и логические выводы первой и цветистые краски второй. Он должен отделиться от своего века, своего народа, самого себя. Его обязанность – истина, чистая, безпримесная, неувлекаемая ни духом систем, ни поэтическим огнем, преображающим в глазах наших предметы. Цели частной нет и не должно быть у историка, ибо история, как жизнь, есть сама себе цель. Воодушевляя, воскрешая прошедшее, она делает его для нас настоящим, преобразуя жизнь прошедшего в слово и, таким образом, выражая совершившееся так же, как слово выражается для нас мертвыми буквами. Историк не есть учитель логики, ибо история такой силлогизм, коего вывод или третья посылка всегда остается нерешимым для настоящего, а две первые не составляют полного, целого силлогизма.
Историк и не судья, ибо составление обвинительных актов даст повод подозревать его в пристрастии так же, как и составление оправдательных. Он живописец, ваятель прошедшего бытия: от него требует человечество только верного, точного изображения Прошедшего, для бесконечной тяжбы природы с человеком, решаемой судьбою непостижимою и вечною.
Удовлетворяя этим условиям, видим, как неприлично историку почитать себя судиею, пред которым смиренно преклоняются века, ожидая осуждения или оправдания; как недостаточно будет, если он, для своего века, по своекорыстию современников, по чувству народной гордости, преображает истину, смотря сквозь призму предрассудков или предубеждений. Несносно и звание учителя нравственности, заставляющее историка говорить афоризмами и сентенциями, как будто нравоучения, им подсказываемые, могут научать современников и потомство, если дела и события не могли научить их!
Положив в основание истину, приняв в руководители умозрение и опыт, историк обязан только показать нам прошедшее так, как оно было; оживить представителей его, заставить их действовать, думать, говорить, как они действовали, думали, говорили, и, бесстрастным вещанием истины, слить жизнь каждого из отдельных представителей с его веком, его временем, обставить изображения их теми отношениями, царства и народы теми царствами и народами, коими сливались они с человечеством в действительной своей жизни.
Вследствие сего историк сохранит все мелкое, частное жизни прошедшего, если оно объясняет