Мы ошибемся, если будем смешивать первое действие человеческого ума с полным его развитием. Способности человека, в самом несовершенном их состоянии, содержат уже в себе идеи и верования всякого рода. В самом первом порыве ума все есть у человека, все, чем может он познавать истины в себе самом, вокруг себя, выше себя. Умственный инстинкт, коим одарен человек, соприкасаясь всему, ко всему прилагается; но человек не начинает задачами и решением оных: в начале он безусловно видит, чувствует, понимает, верит; произвол умственной его деятельности смешивается, сливается с предметами, которые приближаешь к себе, расцвечивается, так сказать, их цветами. Потом наступает другой период умственной деятельности, когда она входит в самое себя и, взяв самое себя за предмет своих действий, требует отчета о том, что мыслила, как и для чего таким образом мыслила, как и для чего мыслит. Тогда превращается в задачу то, что прежде было для человека положительно; человек действует методически там, где прежде повиновался инстинкту, замещает непосредственное вдохновение постепенными понятиями и врожденные верования системами. Мысление творить знание, науку там, где произвольность ставила верование. Так бывает в человеке, так и в роде человеческом. Везде с самого начала непосредственное, так сказать, откровение разоблачает для умственной способности тайны бытия, освещает его, как будто свыше, светом чудесным и налагает на него знамение вечных истин. Прежде всяких систем род человеческий мыслит, и посредством сил, коими он одарен, достигает истин существенных, не дожидаясь поздних пособий философии, которая развивает впоследствии начало и являет его в полном блеске жизни, созидая систему, науку. Весьма важно знать такую постепенность понятий человека: она объясняет для нас природу нашу и подле самой колыбели нашего ума ставит свет и величие, в то же время показывая правильную постепенность в дальнейшем ходе сего.
Сии истины, сказанные одним из новейших мыслителей, непреложны для истории всякого знания человеческого: они непреложны для истории самого человека, вообще и частно. Мы видим после сего, как отделяется действие врожденного любопытства, удовлетворяемого простым рассказом на развалинах прошедшего, без суждений и размышлений, от действия умственной воли познавать прошедшее, для удовлетворения коего философия созидает историю, вдохновенную умом вещательницу протекшего, богиню, по мнению древних, пишущую на алмазных скрижалях события веков минувших.
После первого мгновения бытия человек имел уже прошедшее, имел и повествовал историю его. Но она сливалась со всеми образами слова: являлась Поэзией, казалась Верою, была Законом. Обнимая все другие ведения, история вмещала в себя все разнообразие оных в то время, когда опыт казался человеку единственным вождем всякого познания. Но когда другие знания, Поэзия, Вера, отделились от истории, человек начал обрекать ей собственные ее пределы и решился образовать из Истории отдельное знание.
История человечества начинается, собственно, с того времени, когда люди составили общество и явилась жизнь народов. При сих обстоятельствах началась борьба частной воли человека с условиями общего бытия; нерешимая задача бесконечной жизни, угасающей для того, чтобы снова возникнуть, и возникающей для того, чтобы снова угасать. Много времени протекает, пока тот или другой век находит для себя верное мерило в общем духе своего времени, служащем переходом к новой борьбе. Сим мудрым законом провидения все стремится здесь путем усовершенствования в человечестве; сей закон составляет разнообразие прошедшего, и история истории есть повесть, как разнообразно смотрел человек с точки мгновенного бытия на удовлетворение желания знать прошедшее в настоящей жизни…»
Так сформулировал свое отношение к истории как науке Николай Алексеевич Полевой (1796–1846).
Талантливый публицист, критик, прозаик и историк родился в Иркутске. Сын купца, он не получил систематического образования. Рано научившись грамоте, он с жадностью набросился на книги, которые нашел в довольно большом количестве у отца. По собственным его словам, Полевой «прочитал тысячу томов всякой всячины» и помнил все прочитанное. Уже с десятилетнего возраста он издавал рукописные газеты и журналы, писал драмы, стихи. В 1811 г. Полевые переехали из Иркутска в Курск. Побывав в Москве, где он некоторое время посещал университет, и в Петербурге, Полевой понял недостаточность бессистемного чтения и серьезно принялся за образованна После целого дня работы за прилавком он просиживал ночи за изучением русской грамматики и языков: от латинского до греческого. Отказавшись от легкого чтения, Полевой «выучивал по триста вокабул в вечер, выписал все глаголы из Геймова словаря, переспрягал каждый отдельно и составил новые таблицы русских спряжений». В 1820 г. Полевой по поручению отца уехал в Москву для устройства винокуренного завода. С этих пор и особенно после смерти отца Полевой всецело предался литературе. Вскоре он получает серебряную медаль Академии наук за исследование о русских глаголах. Статьи и стихи Полевого появляются все чаще в периодических изданий. Греч и Булгарин предложили ему сотрудничать в их журнале,