– Хорошо, я постараюсь за неделю все успеть.
И Малинин подставил свою ладонь, торопясь заключить соглашение, прежде чем хорошенькая дурочка догадается уточнить, что именно «все» он собирается успеть за неделю.
Оля вышла из лифта и услышала тонкий собачий скулеж. Тоскливый звук доносился из родительской квартиры. Первое, что пришло ей в голову: братик Костик сдержал обещание и с небольшим опозданием приволок сестричке новогодний подарок – очередного бездомного песика.
– Только не это! – прошептала Оля, понимая, что выгнать четвероногого бомжа на мороз она не сможет, а делить с ним и его блохами свою комнату не захочет.
Заранее страдальчески кривясь, она открыла дверь своим ключом, вошла в прихожую и поняла, что ошиблась. Скулила не собачка, а тетя Тома, жена дяди Вовы. Милая, в общем-то, женщина, с большой тягой к искусству вокала и полным отсутствием голоса.
– И‑и молода-а‑а‑а… Йа! Не узна-а‑а‑а… Йет! Какой у парня был конец, – подперев мягкой ладонью пухлый подбородок, выводила тетя Тома под городское караоке и деревенский самогон.
По голосу ее чувствовалось, что отсутствие у молодой информации о конце молодого кого как, а тетю Тому совершенно искренне томит и печалит.
Дверь в гостиную была распахнута, и из прихожей открывался вид на стол и диван. И на том, и на другом не было свободного места, потому что к Романчиковым нагрянули гости. Тоже Романчиковы!
Оля подумала, что предпочла бы приютить маленькую одинокую собачку, но выбирать не приходилось. Надлежало включаться в коллективный подвиг затяжного гостеприимства. Деревенская родня заявлялась к ним с визитами нечасто, но не имела обыкновения поспешать восвояси.
– О, Оленушка пришла! Племяшка! Внученька! – радостно загалдели гости.
Оля широко улыбнулась и, приветственно кивая, оглядела знакомые лица. Дядя Вова, тетя Тома, баба Люда, дед Максим… Хорошо хоть, детей с собой не взяли!
В туалете с пушечным грохотом стукнула оброненная крышка стульчака, дверь с керамическим изображением писающего мальчика распахнулась, и на простор прихожей вырвался другой голозадый карапуз. На ходу оправляя штаны, шестилетний Костик протопал мимо Оли с ревом:
– Ма-а‑а‑амка! Я тоже петь хочу!
Оле захотелось плакать.
– Оленька, детка, иди к нам! – позвала из гостиной мама. – Тетя Тома привезла холодец!
– Спасибо, я не голодна! Я к себе пойду! – повысив голос, ответила Ольга и скинула пальто, которое не мешало бы почистить.
Ну, это – завтра, завтра, не сегодня…
С трудом приткнув свои сапоги в угол, плотно занятый обувью гостей, Оля толкнула дверь своей комнаты и поняла, что все еще хуже, чем она думала. С дядей Вовой и тетей Томой приехала и их старшенькая – девятнадцатилетняя Любаня.
Фамильного интереса к хоровому пению у нее не было, но мощная тяга к прекрасному имелась. Поэтому в настоящий момент Любаня сидела у трюмо в Олиной лучшей шелковой