Тяжелый вздох слетает с губ, взгляд плывет, а ноги слабеют. Покачиваюсь, Дима подходит ближе, и дрожь пронзает кожу тонкими ядовитыми иглами.
– Не трогай меня! – грубо отбрасываю его руки.
– Вот видишь. Это ты от нас отказалась. Запретила жалеть себя, любить, скучать. Мама говорила, это пройдет со временем, но… ничего так и не изменилось. Мы все еще для тебя злодеи, а он хороший.
Опускаю голову и прижимаю пальцы к вискам. Боль в груди заставляет забыть о поврежденном пальце и вообще обо всем. Улыбка отца, запечатленная в памяти, кажется такой яркой, такой доброй. Я помню его теплые руки и колючую бороду, царапающую лицо, когда он целовал меня в щеку.
«Мое солнышко… в мире нет ничего важнее, чем ты».
«Никто нас не разлучит, Ди. Я всегда буду твоим папой».
«Я рядом, родная. Не плачь. Сильно болит? Сейчас полечим, и все пройдет».
Воспоминания тускнеют с каждым годом, а скорбь от потери, наоборот, разрастается. Она заставляет придумывать иные варианты развития событий, искать возможный выход, давит на причины и следствия, заливая рану разъедающим плоть чувством вины. И я уже не помню, сколько мне лет, не знаю, где нахожусь. Гной так и сочится, возвращая туда, где я не хочу быть, но наивно мечтаю остаться там, чтобы все исправить.
– А что, если ты был прав? – шепчу я. – Что если бы я не лезла в их ссоры…
– Нет, Ди… все не так… – сбивчиво отвечает Дима.
– Если бы мама не выгнала его, то она… она бы ему помогла. Если бы ей не нужно было защищать нас, то…
– Ох, черт. Ди, только не говори, что ты считаешь себя… Нет. Нет! – тверже произносит Дима. – Здесь нет твоей вины. Просто… просто каждый из нас справлялся с трудностями по-своему, и способ отца был самым тупым.
– Почему? Почему он начал принимать?
– Не знаю. Даже предположить не могу.
Дима замолкает, и я не без труда поднимаю голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Вспышка воспоминаний слепит на пару мгновений. Белая полоска пены из уголка сухих губ, расслабленная кисть, свисающая с края дивана.
– Я ведь позвонила тогда тебе. Мне нужна была помощь.
– Ди… – обреченно выдыхает Дима, и его щеки белеют от того, как сильно он сжимает зубы. – Я… я испугался.
Стираю слезы с лица и прижимаю ледяные пальцы к щекам на пару мгновений, чтобы привести себя в чувство:
– Я тоже.
– Мне так жаль, что ты это видела. Что нашла его, когда…
– Ага. И мне.
Выравниваю дыхание, тянусь к дверной ручке и опускаю ее. Дима болезненно ведет головой в сторону:
– Не уходи. Пожалуйста. Это не решит проблему.
– А что ее решит? – спокойно спрашиваю я.
Сосуд эмоций пуст, сил не осталось. В душе только печальное эхо: «Не уходи. Не уходи». Но я знаю, что это правильно.
– Нам