Сопровождавшие Рейнхольда стражники предвкушали внимание и почтение, с которыми все будут слушать их рассказ о сегодняшних приключениях. Приятно будет смотреть за кувшинчиком вина на открытые рты сотрапезников.
Грифо думал только об одном: скорей бы все это закончилось. Рейнхольд теперь стал для него врагом номер один, его зловещий образ настолько раздулся в мыслях управляющего, что заслонил на время все остальные. Он решил, что завтра же пойдет к Фидлеру и наплетет про Рейнхольда небылиц с три короба, каких – потом придумает, главное, хоть чуть-чуть отомстить. Сильно навредить он, конечно, не мог, но иногда достаточно одного маленького камушка под колесо телеги, чтобы она перевернулась. Постепенно Грифо стало все труднее и труднее сосредотачиваться на своих мыслях, мешало неясное, но сильное беспокойство. Обычно не занимающийся анализом своих мыслей и ощущений, Грифо немного растерялся, не понимая, что с ним происходит, а беспричинное беспокойство все усиливалось. Он не знал, что предпринять: говорить Рейнхольду об этом – только смешить, вернуться одному нельзя, а приближалось что-то страшное, он чувствовал это сквозь толстую кожу и слой жира. Ему начало казаться, что потолок опускается на него, а стены сближаются. Он стал жадно хватать ртом воздух и вдруг застыл. Впереди показался Ватрен.
Все остановились, призрак тоже завис в десятке шагов от них. Наступила тишина. Рейнхольд отлично знал, что призрак никак не может их задержать. Он хотел двинуться дальше, но опять вмешался его дурной характер: ему захотелось посмотреть на Грифо в этой ситуации. Он знаком приказал стражникам не двигаться, а Эжену молчать.
Ватрен словно понял, что зрители и жертва готовы, и приступил к действию. От его воя, похожего на оплакивание покойника, даже у Рейнхольда побежали мурашки по телу. Грифо хотел сорваться с места и бежать куда глаза глядят, но ноги отказывались повиноваться. Призрак начал увеличиваться в размерах и одновременно принимать черты Грифо. Наконец пред ними в воздухе висел управляющий, только увеличенный в три раза и полупрозрачный. Рейнхольд не удержался, хотя и понимал, что не следует этого делать, и сказал Грифо:
– А ты боялся. Видишь, он с тобой играет.
Призрак будто и в самом деле решил поиграть, его руки отделились от туловища и в них вдруг оказалось по кнуту. И тут Грифо увидел, как его истязают. Плетеные кожаные ремни врезались в его тело и раздирали его вместе с одеждой, но страшнее всего было смотреть на свое искаженное от боли лицо.
– Я бы уже велел поменять кнуты, эти промокли от крови и размягчились, – с видом знатока произнес Рейнхольд. – Ты менял, когда его пороли?
Грифо резко повернулся к рыцарю, и в его глазах Рейнхольд увидел детскую обиду. Не было слов, чтобы описать происходившее в душе Грифо. Каждый удар отзывался настоящей болью в теле, а отвернуться не хватало силы воли. В довершение всего призрак решил изобразить