Царевич «пополнял свое образование за границей, – пишет С. П. Луппов, – совершенствуя свои знания в области иностранных языков и изучая геометрию, фортификацию и другие науки. Ко всему этому Алексей Петрович не относился формально. Он несомненно высоко ценил просвещение: во время пребывания за границей не упускал случая осмотреть достопримечательности; в большом количестве и на значительные суммы покупал книги как религиозного, так и светского содержания; проявлял большую заботу о сохранности своей библиотеки в Преображенском».
О его рассудительности и уме свидетельствуют донесения отцу, написанные самим Алексеем Петровичем во время управления Москвою и при исполнении разных поручений.
Известно, что Петр, испытывая определенное влияние идеологов прусской абсолютной монархии, рекомендовал царевичу Алексею в качестве учебного пособия по истории сочинения Пуффендорфа.
«Он заботился о книгах, делал выписки даже во время болезни, в Карлсбаде, просил о доставлении книг и выписывал, любопытствовал осматривать разные достопримечательности», – пишет М. П. Погодин со ссылкой на Н. Устрялова.
Ум виден и в его глазах, достаточно взглянуть на портрет царевича.
И, может быть, комуто надо было выставить царевича эдаким идиотом, чтобы оправдать чьито действия, за которыми кроется куда более глубокое, гнусное и продуманное преступление не только против этого молодого человека, но и против всех русских, русской истории? Недаром же читаем у Николая Михайловича Карамзина («Записка о древней и новой России»):
«Не говорю и не думаю, чтобы древние Россияне под Великокняжеским или Царским правлением были вообще лучше нас. Не только в сведениях, но и в некоторых нравственных отношениях, мы превосходнее, т. е. иногда стыдимся, чего они не стыдились, и что, действительно, порочно; однакож должно согласиться, что мы, с приобретением добродетелей человеческих, утратили гражданские. Имя Русского имеет ли теперь для нас ту силу неисповедимую, какую оно имело прежде? И весьма естественно: деды наши, уже в царствование Михаила и сына его присвоивая себе многие выгоды иноземных обычаев, все еще оставались в тех мыслях, что правоверный Россиянин есть совершеннейший гражданин в мире, а Святая Русь – первое Государство. Пусть назовут то заблуждением; но как оно благоприятствовало любви к Отечеству и нравственной силе онаго! Теперь же, более ста лет находясь в школе иноземцев, без дерзости можем ли похвалиться своим Гражданским достоинством? Некогда называли мы всех иных Европейцев неверными, теперь называем братьями; спрашиваю: кому бы легче покорить Россию – неверным, или братьям? т. е. кому бы она, по вероятности, долженствовала более противиться? При Царе Михаиле,