– Я свободен. Приезжай, если хочешь. – И сразу сбросил. Конечно, она приедет, об ином и речи быть не могло. Она никогда не отказывалась.
Но тут же телефон зазвонил снова. Знакомый до боли рингтон едва не подкинул Безликого на постели. Звонит? Она? Нет, такого просто не могло быть. Он разлепил ленивые веки, бодро подхватил телефон, заглянул в экран – отец. Буря кончилась, внутри всё осело.
– Я тебя слушаю.
– Привет… – жалобно прохрипел динамик.
– Привет, – прожевал Безликий. Бессмыслица, разговор уже идёт. – Что ты хочешь?
– Послушай…
– Слушаю, очень внимательно.
– Слышу по голосу, ты раздражён. Не надо.
– Ты говорить будешь или как?
– Ты мне не поможешь?
– Чем? Когда?
– Деньгами. Прямо сейчас.
– Нет денег.
– Мне совсем немного надо. Хреново мне, сын, понимаешь?
– По голосу слышу, что тебе хреново. Хреново бутылки на две. На третью не хватило?
– Не хватило…
– Ничем помочь не могу, найди работу.
– Послушай…
– Послушал уже. У самого по карманам ветер гуляет, а тут ещё твоё пьянство спонсировать.
– Да я подыхаю от похмелья!
– О, вот и голос прорезался, теперь и я слышу раздражение, – Безликий усмехнулся. – Ты уже сколько подыхаешь, лет десять?
– Не издевайся, я всё ещё твой отец.
– Который еженедельно лезет ко мне в карман. Сегодня там пусто, ничем помочь не могу.
– Прошу тебя, сын.
В дверь вдруг постучали. Она? Быстро же пришла. Безликий скинул звонок, не прощаясь, перевёл телефон на беззвучный – ясно же: ещё не раз позвонит. Ничего, за десять лет не помер и сегодня не помрёт. Поживёт ещё, поволочится. Дряхлый человек, дряхлый город – одна суть. Оба разлагаются на ходу, а как-то ещё держатся, засасывая в своё гниющее нутро всех окружающих.
Неспешным шагом до коридора, поворот ключа в замке, потянуть на себя и вот она – невысокая, серолицая, с застенчивой невесомой улыбкой. Говорят, мирская боль слишком глубока, чтобы человек переживал её в одиночку – он на всякий случай перестраховался.
– Проходи, – сказал Безликий вместо приветствия. Она повиновалась.
III
С крыши открывался прекрасный вид на непостижимо бледную, вздувшуюся трескающимися многоэтажками долину мёртвых. Там внизу, где пахло серой и кислотой, среди замызганных витрин и корявых бордюров, простиралось населённое живыми мертвецами поле. На ночь многие запирались в своих гробах, чтобы вновь продолжить скитание по одним им ведомым делам на рассвете. Другие же предпочитали душным застенкам не менее душные заведения на известной Барной улице, где окропляли тлеющие кости огненной