Трамвай остановился. Я вышел. Ничего не узнаю. Какое-то поле и валит снег. И тут я слышу смех. Знакомый смех. И вижу свою бабу. Ну, я тут опупел. Она молодая, какой я её брал. Проходит поодаль меня и смеётся. Я вытаращил глазищи и слова сказать не могу. А она остановилась напротив и улыбается. Губищами блудливыми смотрит в мои глаза. И совсем голая! Я подхожу ближе.
Она не отходит, только улыбаться перестала и ладошкой правое плечо закрывает.
–Ты чего там закрываешь?– спрашиваю я.
Она молчит. А в глазах страх. «Ты, Коля,– говорит она мне, – уже седой, седой!» – «Ты чего там прячешь», – начинаю кричать я. – «Ты старый!» – кричит она и хочет убежать. Я хватаю её за руку и вижу, что на плече три синих подтека. «Что это такое?» – она плачет и говорит: «Это Мишка ко мне приставал…» – «Какой Мишка?» – ору я.
Она вырывается и убегает. Я бегу за ней по полю. Её нет уже нигде. Я падаю в сугроб, поднимаюсь и снова бегу. И тут лбом упираюсь в стоящий трамвай. Двери открыты. Я вхожу, и трамвай везёт меня назад. Покатался, значит, – закончил рассказ мужик.
– Всё тебе приснилось, – говорю я.
– Пьян был и даже, может, приснилось. Ожгла кипятком плечо она. Как-то умудрилась из чайника плеснуть на себя. Тогда я поверил, что ожглась моя Лиза. А вот сон мне всё открыл. Засосы там были, понимаешь! Вот кипяток и понадобился. От кого были те засосы, я не знаю. А Мишка был наш деревенский мент. Я замечал, как он заглядывался на мою бабу.
Видишь, прошло двадцать лет… А тут этот трамвай подъехал, – мужик допил пиво. Он поднялся и, подойдя к урне, опустил в неё пустую бутылку. – Пошёл я спать.
– Спокойной ночи, – сказал я.
Мужик посмотрел на меня, а потом вдоль улицы. – Сегодня трёхчасового еще не было. Должно быть, опаздывает. Жди.
5.
Было тихо. Я допил коньяк.
«Смогу ли я со скамейки зашвырнуть бутылку в урну?» – стала развлекать меня пустая мысль.
Урна находилась в двух метрах. Я прицелился и метнул бутылку. Бутылка ударилась о широкую горловину металлической урны. На мгновение поколебалась – куда лететь дальше, в глубину урны или на асфальт?
А я, наблюдая бутылочную вибрацию, стал загадывать желание: «Пусть на асфальт и пусть даже вдребезги, но только не в вонючую урну, то…»
Что я хотел загадать – этого я сформулировать не успел. С глухим громыханием утонула пустая коньячная фляжка в недра урны.
Бутылочка звякнула, и показался трамвай. Он ехал медленно. Ярко горел верхний фонарь. Фонарь шарил по сторонам улицы. Несколько раз его луч скользнул по крыше остановки. Вот трамвай подъехал и остановился.
Открылась почему-то не дверь, а форточка. Из форточки высунулась голова мальчика.
– Ну, что, вы поедете? Двери открывать?
– Открывай, – ответил я, встал, подошёл и сел в трамвай.
Трамвай прогремел на стыках развилки и поехал прямо.
– Разве нам не налево? – я застучал в дверь водителя.
Дверь