– Без тебя пиздец как хуево было, – кивнул он. – А ты точно живой?
– Говно вопрос, чувак! Попозжа с тобой бухнем, и ты вкуришь, что мертвяки так не могут. А сейчас есть суровая тема, но в одного поднимать – конкретно тугая засада… Впишешься?
Никитос с готовностью кивнул:
− Да без бэ, родной! Какая тема-то?
Душу переполняли ништяки, и он был готов раскачать любую движуху – полететь на бутылке «Жигулей» в космос, трахнуть в пасть акулу, лечь вместо Темыча в могилу.
– С бывшей моей спросить надо, – Темыч чиркнул оттопыренным большим пальцем по горлу. – Ведет себя как мразота, ебется со всякими чмырдосами, про меня хуйню всякую рассказывает. Прикинь, какой пиздец лютый.
Никитос помрачнел.
– За такое и захуярить не впадлу. На крайняк – отпиздить до упора.
– Тогда двинули?
Темыч улыбался, пытливо заглядывая в душу, и Никитос знал, что задинамить его – это как навалить полные штаны поноса при тех самых сисястых телочках, а потом лихорадочно слизывать говно языком, пытаясь навести чистоту. За родную кровь он был готов на что угодно и против кого угодно. Темыч, братуха…
Поэтому он улыбнулся в ответ и встал рядом с Темычем.
– Двинули!
Спустя пять минут они подошли к нужной двери. Темыч встал сбоку, а Никитос спрятал за спину руку с «розочкой», сделанной из пивной бутылки. Темыч это одобрил: «К бабам надо ходить с флорой!».
Дверной глазок потемнел, и после короткой паузы раздался недовольный голос Людки – бывшей Темыча.
– Чего тебе?
– Я это… должок притараканил, – нашелся Никитос. – Косарик. Я хоть и синий тогда был, но помню, как ты меня реально выручила. И сверху мальца накинул, за уважуху.
Никитос не сомневался, что Людка откроет. Она и за рубль одноглазому последний глаз высосет, что уж про халявный косарь с довеском говорить…
– Ой, а я все жду-жду, когда отдашь… – затараторила Людка, и Никитос услышал, как она открывает замок. – А я тебе разве не два давала?
Дверь открылась. Никитос шагнул вперед и ткнул как штепселем в розетку «розочкой» Людке в губы, чтобы она заглохла; с силой провернул кисть. Стекло скрежетнуло о зубы, превратив мягкую пухлую плоть в кровавую рванину, и раскурочило верхнюю десну.
Карие глаза Людки полезли на лоб, она утробно сказала «ы-ы-ы!» и попятилась, вскидывая руки к лицу. Никитос оскалился, шагнул за ней. Подошва его кроссовка от души въехала Людке ниже начинающих отвисать «мячиков» с выпирающими даже через халатик сосками. Ее согнуло и отбросило к стенке.
– Красавелла, братан! – оценил Темыч старания Никитоса. – Разгон заебись, теперь главное – по тискам не бить! Газуй,