Она во всех подробностях вспоминала то, что видела внутри сарая. Она подумала об отверстиях от сучков в досках с задней стороны ящика, но поняла, что заключенные в нем солдаты не смогли бы сбежать через них. Она вспомнила о кое-каких прорехах в крыше, но они тоже бы не помогли. Столкнувшись с этой неразрешимой проблемой, она почувствовала, что ее идеалы и мечты рушатся, как карточный домик.
В какой-то момент она решила, что нужно, по крайней мере, сходить на разведку. Уже была ночь. Все за пределами кругов света от фонаря в сарае и костров казалось массами тяжелой, таинственной черноты. Она сделала два шага к двери, но затем остановилась. Девушка вдруг вспомнила о всех бесчисленных опасностях, что подстерегали ее, вернулась к окну и замерла, дрожа. Наконец, она быстро подошла к двери, открыла ее и бесшумно выскользнула в темноту.
Мгновение она всматривалась в окружающий мрак. Костры солдат казались нарисованными на какой-то огромной картине – оттенки красного на черном холсте. Все еще был слышен гул голосов. Девушка медленно пошла в противоположную сторону. Ее глаза были устремлены в одну точку; каждый раз, прежде чем сделать шаг, она с секунду вглядывалась в темноту перед собой. Ее горло сжалось, будто она была готова в любой момент вскрикнуть от страха. Высоко в ветвях деревьев был слышен голос ветра, напевавшего песню ночи, тихую и печальную – стон бесконечной, невыразимой печали. Ее собственное огорчение, тяжелое положение солдат в сером – эти переживания, а также все, что она знала или представляла о горе, – все это было выражено в тихом плаче ветра в кронах деревьев. Сначала ей захотелось зарыдать. Эти звуки будто напоминали о неумолимой судьбе и ничтожности человеческих усилий. Но затем деревья и ветер придали ей сил, говоря о самопожертвовании и бесстрашии, о суровых лицах тех людей, которые не бледнели, когда наступало время выполнить Долг.
Она часто посматривала на темные фигуры, которые время от времени двигались в свете у двери сарая. Раз она наступила на ветку, и, как это всегда бывает, та невыносимо громко хрустнула. Но на этот шум часовые у сарая не обратили внимания. Наконец, она оказалась у задней стенки сарая, там, где могла видеть отверстия от сучков в досках, через которые сочился свет изнутри. Едва дыша от волнения, она подкралась ближе и заглянула в одно из них. Он еще не успела ничего толком рассмотреть, как в ужасе отпрянула, потому что ранее такой спокойный и жизнерадостный часовой у двери сыпал грубыми фразами, громоздя одно ужасное ругательство на другое, хотя речь шла всего лишь о его лошади.
– Уж ты мне поверь, – убеждал он невозмутимого пленного в сером. – Да во всей вашей чертовой армии нет лошади, которая могла бы пробежать сорок миль наравне с этой маленькой кобылой!
Когда в кромешной тьме снаружи Мэри осторожно вернулась к отверстию в доске, трое солдат у сарая вдруг тихо заговорили:
– Ш-ш-ш!