Летиция сунула ей младенца. Следовало бы ненавидеть этого малыша, укравшего у Сидни наследство Лестера, но он так доверчиво смотрел на Пенелопу, что она невольно погладила нежную пухлую щечку, приподняла хлопковый чепчик, поцеловала пахнущую молоком макушку.
– Скоро у тебя появятся свои дети, – проговорила мать. – Они будут расти вместе. – С болью в сердце Пенелопа поняла, что отцом ее детей станет Рич.
– Ты витаешь в облаках. – Доротея вернула сестру к реальности.
– Я думала о детях. Позавчера видела нашего сводного братца. Очень хорошенький, так бы и съела. – Она улыбнулась, стараясь не думать о разговоре с матерью.
– Повернись, я тебя причешу. – Жанна провела ладонью по ее волосам: – Как золотая пряжа.
У Пенелопы замерло сердце: Сидни говорил то же самое. В Ричмонде они отстали от королевской свиты и остановились у реки, в зарослях камыша, подальше от посторонних глаз. На берегу рос одинокий нарцисс, прямой и гордый. Пенелопе невольно вспомнилась история о Нарциссе в пересказе Овидия, и они заговорили о мифах – об Эхо, Каллисто, Икаре и жестокости языческих богов. Сидни зарылся лицом в ее волосы и прошептал: «Даже Венера не смогла бы спрясть золотую пряжу тоньше».
– Меня выдают за лорда Рича, – сказала Пенелопа и тут же пожалела об опрометчивых словах. Ей хотелось услышать от Сидни заверения, что он не допустит этого брака, обратится к королеве, попросит отдать Пенелопу ему в жены. Она воображала, как скажет ему, что потеря наследства Лестера не станет им помехой, ведь богатство ее не интересует.
Но он лишь ответил:
– Знаю. Не будем об этом.
Пенелопа почувствовала себя так, будто Сидни ее ударил. Стало ясно – он просто забавлялся с ней, как взрослые мужчины поступают с доверчивыми девушками.
«Слава богу, я не отдалась ему», – думала она, пока Доротея прикрепляла к ее платью жесткий воротник и еще туже затягивала шнуровку, однако в глубине души сожалела, что не переспала с Сидни, и черт с ними, с последствиями, ибо сама мысль о том, что ее девственностью завладеет Рич, внушала глубочайшее отвращение.
В последующие недели печаль Пенелопы лишь росла: Сидни с каждым днем отдалялся все больше – отворачивался, когда другие соперничали за право потанцевать с ней, не предлагал руку при сходе с трапа королевской баржи, а когда она отставала от толпы на верховой прогулке или соколиной охоте, всегда находился другой желающий развлечь ее приятной беседой. Пенелопа слишком быстро раскрыла ему свое нежное сердце, однако все еще питала надежду и придумывала самые неправдоподобные объяснения его поведению, пока однажды он сам к ней не обратился.
Дело было в разгар лета во дворце Нонсач; отягощенные плодами ветви клонились к земле, касаясь высокой травы. Сидни взял Пенелопу за руку, молча повел в сад, сорвал ей персик. От сладости рот наполнился слюной; липкий сок капнул на запястье. Девушка слизнула каплю языком.
Сидни опустился перед ней на одно колено, словно рыцарь