Амаль не приняла и не примет ни один из моих мотивов. Я подвел Тира и Лиру, но сумел спасти ее. Чтец тела рассказал, что в сознании наместницы мелькали воспоминания о девушке с двумя косами на висках, которая испепелила кадара, словно щепку в костре. Я знал, кто это. Знал, откуда она пришла. Значит, Маура с дружком успели раньше и спасли Амаль. Из ее глаз, что чернее зимней ночи, не ушла жизнь. И это важнее моих дурацких чувств.
Реф закатил бы глаза, увидев, как я трепещу перед встречей с наместницей. Обозвал бы трусом и тупицей, убедил бы поговорить с Амаль и попросить прощения если не для себя, то для Тира. Но Рефа не было рядом, а я не решился вновь предстать перед ней. Жалкий вонючий ублюдок – вот кем стал я не только для нее, но и для самого себя.
Три бесконечных дня, казалось, вырвут мои жилы, разотрут в порошок кости и развеют по ветру каждую мысль о наместнице. Они тянулись бесконечным мельтешением людей и слов, и в этой невыносимой суете я мог думать лишь о том, как добиться освобождения Амаль. Но выяснилось, что веское слово Айдана куда убедительнее любых моих доводов. Новый воевода вступился за сестру, а не упрятал ее на рудники. И эта доброта, заключенная в браслете тишины, дурным предчувствием свербела под ребрами и выворачивала кости. Разве мог Айдан питать привязанность к сводной сестре?
Рыжеволосый парнишка-навир окликнул Амаль у самых ворот и, воровато осмотревшись по сторонам, вручил ей кинжал. Долго же мне пришлось упрашивать у Дана разрешения забрать его из хранилища. Этот клинок – частица того, что осталось наместнице от ее верного друга. Разве мог я позволить, чтобы у Амаль отобрали даже его?
Пусть ее отныне защищает хотя бы кама.
Амаль схватила ножны с кинжалом и воинственно сжала их в руке. Я не мог слышать, о чем они говорили, и не видел выражение ее лица, но в красках себе представил. Наверняка оно играло всеми оттенками презрения.
Я провожал тяжелым взглядом ее удаляющуюся фигуру, и сердце билось так часто, словно торопилось вырваться из клетки ребер и броситься следом.
Прости меня, Лира, я должен был любить тебя, но пропал в огне Амаль Кахир. Обещаю, я все исправлю, моя прелесть. Только бы никогда больше не видеть бывшую наместницу Варосских земель и всю жизнь смотреть лишь на тебя. Если Тир не прогонит меня после позорного провала, о котором я ему уже с тяжелым сердцем написал.
Я одернул мундир и, приосанившись, направился к воротам, чтобы расспросить парнишку-навира. Уверен, ничего хорошего он мне не расскажет, но удивить может. Завидев меня, парень приветливо кивнул и протараторил:
– Подпоручик, я выполнил вашу просьбу. – В его водянисто-зеленых глазах светилась жажда похвалы. Надо же, годы обучения в кадетском корпусе навиров не сумели вытравить детскую непосредственность.
– Скажи-ка… – Я замешкался, позабыв его имя.
– Насон, – подсказал паренек.
– Точно, Насон. Скажи, что ответила Амаль Кахир?
– Ножу она обрадовалась. – Парнишка стыдливо отвел взгляд.
– Но… – подсказал я. В случае с Амаль это «но» было написано перед моим внутренним взором кровавыми буквами.
– Но велела передать, что вы своими руками отдали ей оружие, которое она всадит вам в глотку, если увидит снова.
Я хмыкнул, и губы сами собой расплылись в печальной усмешке. Почему за какой-то жалкий месяц грубость Амаль перестала казаться безобразной? Она все еще вызывала гнев, но теперь его неизменно сопровождало восхищение. Да, я восхищался силой духа наместницы и ненавидел себя за это.
– Угрожать навиру – вопиющая дерзость, – продолжил Насон. – Как считаете, нужно доложить командиру?
– Ни в коем случае, – встрепенулся я. – Ее слова не несут угрозы. Только бессильную злость.
Ложь. Мне и в голову не пришло сомневаться в Амаль. Она груба и вспыльчива, а уж после горестей, что свалились на нее за последние дни, наместница и вовсе утратила власть над гневом. Как сказал Реф, Амаль – олицетворение пламени. Если наши силы схлестнутся в поединке, кто выйдет из него победителем – загадка.
– Амаль Кахир опасна. Подпоручик, вы нездешний и наверняка не знаете, что о ней говорят… – не отступался Насон, но умолк, покорившись моему отрывистому жесту.
– Лучше бы тебе заняться делом, а не пересказывать сплетни, как тетки на базаре, – процедил я, тем самым отдав четкий приказ.
Насон с неодобрением покосился на меня, но спорить не посмел. Приказ старшего по званию – непреложный закон.
– Узнаю, что болтаешь о разговоре с Амаль Кахир, будешь наказан, – добавил я напоследок, наверняка заработав горячую неприязнь парнишки.
Тот склонил голову в коротком поклоне и зашагал к плацу, где как раз начиналось построение. Я, будучи служащим Адрамской роты, имел право в этом не участвовать и пользовался своим положением без зазрения совести.
Силуэт