– Ты такая худая, – удивился Вогт.
Наёмница отвернулась и с головой погрузилась в воду. Она поплыла сквозь холодную упругую толщу и вынырнула в отдалении, жадно глотая воздух. Вогтоус нагнал ее, и они поплыли на почтительном расстоянии друг от друга.
– Если бы ты… – начал он.
– Нет, – отрезала Наёмница.
Она выбралась на берег первой и небрежно отряхнулась от воды, словно животное. Пользуясь темнотой и занятостью Вогта, она развернула зеленый плащ и запрятала кинжал под выступающей из земли петлей древесного корня. Затем собрала свою одежду и прошла дальше по течению, отыскав место, где берег спускался полого к воде. Постирав одежду, Наёмница развесила ее на деревьях, а сама завернулась в зеленый плащ. Его она не стала мочить полностью, застирав лишь окровавленный край. Кровь въелась и не отстирывалась. Даже в слабом свете, исходящем от месяца, Наёмница могла разглядеть пятно. Она безнадежно поскребла пятно ногтями и скривилась. Что ни делай, кровь никогда не смывается полностью. Вот, например, ее ладони – поднеси их к лицу, и почувствуешь хорошо знакомый металлический запах.
Расплескивая воду, подплыл Вогт. На мелководье он уселся на дно. Белые коленки торчат из воды, мерцают, как две белые кувшинки.
– Я бы ни за что не стал брать одежду умершего человека, – заявил он.
– Он не «умерший», он убитый, – фыркнула Наёмница. – Не делай вид, что не улавливаешь разницу. Он не от старости загнулся. Ему помогли. А именно – отделили его башку от тела, – Наёмница улавливала, что Вогт просто отказывается ее слушать. Паршивец умеет отключать слух. Однако в его молчании она улавливала возражение. – Заткнись, – потребовала она, хоть он так и не произнес ни слова.
Под всевидящим взглядом Вогта Наёмница плотнее завернулась в плащ и легла. Завтра она уж точно сумеет отделаться от этого недоумка, но ночь придется провести в его компании. Хотя тот факт, что от блаженного монашка не стоит ожидать гадостей, кажется довольно утешительным. Едва ли она проснется от того, что в нее вонзили нож по самую рукоятку – а такое случалось. Или от того, что ее вдавили в землю и выдыхают ей в лицо вонь гниющих зубов – такое тоже случалось, и это была большая ошибка с его стороны. Нет, убить она его не убила. К чему такое милосердие, когда можно выколоть глаза и оставить жить. Все, что ему осталось, – это просить подаяние. Вероятно, он уже подох с голоду.
Вогт запыхтел, тоже устраиваясь на ночлег, и вжался грудью ей в спину. Наёмница лягнула его ногой. Вогтоус благоразумно отодвинулся, но все же остался достаточно близко, чтобы его дыхание шевелило волоски на ее макушке. Наёмница поднялась, отошла на пять шагов от него и там легла. В каждом ее движении сквозила злость,