Долгая жизнь камикадзе. Марина Тарасова

урюка, пряностей и сладостей – в черно-белых контурах Цветного бульвара. Ворон в жилетке, в коротком фраке… снеговик в кастрюльке вместо котелка на белой тающей голове – не будь таким простецом, был бы похож на Чарли, Шарло; Женя видела его в кино. Тут фишка, как сказали бы сейчас, в том, что Чарли – неудачник, грустный человек в смешных обстоятельствах, за ним гоняются и воры, и полицейские, но никто не может рассердиться по-настоящему. Сколько в нем особого шика! Нельзя обозлиться на то, что прижимаешь к сердцу. На Трубную, обрамляющую широкую цирковую арену, где все не как в жизни: лучи прожекторов, танцующие под музыку гимнасты, похожие на вертящиеся пропеллеры, медведи на мотоциклах…

      Но самое необыкновенное – это Карандаш, его неимоверный котелок, черная собачка. Клоун придумывает забавы, шутки, и зал отвечает ему веселым смехом, Женя елозит на стуле и не понимает, почему отец, в сером вигоневом свитере, так безучастно смотрит на арену, даже не улыбнулся ни разу. Она подскакивает на месте, вскрикивает. Отец ее одергивает, делает строгое замечание.

      В антракте Женя захлебывается восторгом в буфете:

      – Папа, он самый замечательный на свете, теперь я знаю!

      – Кто? – Анатолий Алексеевич попивает ситро маленькими глотками.

      – Как кто? Карандаш!

      – Но он же клоун, – пренебрежительно парирует отец.

      – Он лучше всех, – отряхивая с платья крошки, убежденно повторяет Женя. – Только товарищ Сталин лучше.

      Тут отец больно шлепает ее по губам.

      – Ты соображаешь, что говоришь?! Сравнила. – Он оглядывается по сторонам. Он все делал с оглядкой.

      Всю недолгую дорогу с Цветного на 3-ю Мещанскую он бубнит нотацию, жестко выговаривает Жене за поведение в общественном месте. Но Женя и не слушает, ее пьянит восторг от представления.

      – Я бы хотела быть, как Карандаш. Что-нибудь такое придумывать, разные штуки, чтобы все смеялись…

      – Вот уж не думал, – недовольно заводит отец, – что моя дочь хочет кривляться, как клоун. Какая дурацкая мечта!

      – Он и не кривляется. – Женя обиженно поджимает губы.

      Позже она удивлялась, ее язвительный отец, насмешник, но такой недобрый, делано восхищаясь артистами, певцами, Вертинским, Изабеллой Юрьевой, судит о них амикошонски, чуть ли не на равных. «Какие такие у него заслуги? Технарь, каких тысячи. Ведь даже в войну – не летал, был самолетной обслугой. Ухитрился отсидеться в пекле. Ну да, был ранен».

      Дома Женя рассказала бабушке про поход в цирк:

      – Я сказала, какой замечательный Карандаш, а он меня ударил по губам, больно.

      – Почему же он тебя ударил? – Бабушка темнеет лицом.

      – Я сказала – лучше Карандаша только товарищ Сталин.

      Надежда Николаевна улыбается, вздыхает. Прижимает Женину голову к своей груди.

      – Ну ладно, успокойся. – И, затянувшись папиросой, говорит: – Кроме бабушки, у тебя никого нет.

      – А тети?

      – Еще тети, – добавляет неохотно.

      Тамара устроилась лаборанткой,