Юсио легко поднялся, прикрыл дверь и спустился к узкой песчаной кромке. Привязанная за ржавую цепочку лодка с дырявым днищем не годилась для лова; и тут же Юсио в испуге отпрянул: рыба просто кишела у берега – серо-бурые плоские рыбины до полуметра длиной, одноглазые, с вывороченным ртом или вообще без плавников ужасали. Невозможно было подумать, чтобы сварить или пожарить этих уродин. «Жутких мутантов противно в руки взять! А если они ядовиты? Ну и попал же я в переплет на этой неведомой земле, в затерянном уголке мира!» Юсио, пошатываясь, побрел обратно. «А если хозяин ушел на охоту?» – мелькнуло в голове. Казалось, он вот-вот услышит в лесу выстрел. Но этого не произошло, уже совсем стемнело, но никто не пришел в хижину. Ночь, как понял Юсио, наступала здесь через несколько часов после полудня и длилась недолго, вечер путался с утром. Но и на следующий день никто не появился, как будто хозяин исчез бесследно. Попив из ведра желтой застоялой воды, Юсио отправился на поиски: если тот убит или ранен, пес непременно приведет на место. В перелеске послышалось журчание, похоже, неподалеку бил прохладный ключ. «Вот откуда можно брать пресную воду!» Юсио нагнулся, умылся, выпил пригоршню, но мирное журчание прозрачной воды сменилось неожиданным кошмаром; всего в метрах тридцати, на сырой траве распласталось чудище – огромный мертвый осьминог. Явно он лежал здесь не первый день, потому что начал приванивать. Серо-розовый клубок щупалец напоминал множество скрюченных человеческих рук, над отвратительной головой спрута роилась мошкара. «Как это исчадие моря оказалось в леске, хоть и прибрежном?» И снова Юсио ошалело бежал, не разбирая дороги, всклокоченный пес жалко трусил за ним, птицы здесь не летали, а кричали, как лягушки, в скользкой траве. Юсио не заметил, как описал дугу и снова оказался у тихо журчащей речушки. Но что это – обман зрения? Розоватого подтухшего спрута не было в примятом тростнике. Что же – он ожил? Быть такого не может! Невероятно! По глубокой примятости было видно, что кто-то стащил его к морю. Но кто и зачем? Кто мог воскресить эту падаль? Щупальца спрута так напоминали змей. Что же, змеи ожили и уползли?
Если бы все было так очевидно и ясно, не существовала бы инфернальность бытия, спрут… пригоршня его жизни и зловонность смерти – как-то вписывались в незнающее остановки колесо сансары или в справедливое движение другого небесного механизма, ибо сама по себе эта жизнь и смерть не противна и не бессмысленна, она лишь светящаяся капля росы, та единственная капля, которой не доставало бы небесному водопаду, полету, карнавалу всего сущего, так охотно меняющего свои облики и обличья. Ничего человеческого