В огнях трёх революций. Сергей Надькин

присланных царскими властями в помощь губернатору, чтоб задушить рабочее движение. Мы должны проникнуться сознанием, что у нас произошло то же, что происходит по всей истерзанной стране. Мы сплоченно, единодушно всем заводом выразили протест гнусному произволу властей по поводу стрельбы в мирную толпу у тюрьмы и выражаем солидарность с арестованными товарищами, объявив забастовку. Провели ее сознательно, организовано, без всяких насилий и бесчинств, доказали, насколько способен рабочий вести себя, когда дело касается его самого, мы действительно проявили мощь. Но правительство, опираясь на штыки и пули, начало репрессии, арестовало наших лучших товарищей… А теперь пиши с новой строки, – покачал он головой. – Товарищи, мы ясно теперь представляем, что позорное правительство на все наши справедливые требования отвечала расстрелами и арестами. Глубоко сознавайте, что сейчас настала решительная борьба с ненавистным строем. Объединенный, организованный пролетариат, совместно с трудовым крестьянством, свергнет самодержавие. Товарищи, организуйтесь, объединитесь, восстановите ту работу, которая началась среди рабочих завода. Немедленно доизберите комитет, проведите профессиональный союз… Снова с нижней строки пиши. Организуйтесь! Долой палачей и насильников! Да здравствует Учредительное собрание!

* * *

      В ночь с 27 на 28 сентября 1906 года, в дом, где жил Василий Егоров, сначала раздался стук в окно, потом сквозь открытые двери сеней ворвались стражники. Освещая кирасировым фонарем темень комнаты, стражник унтер-офицер Иванов прокричал:

      – Туточки он буди! Вставай, поднимайся лихоманец, буян, подъем! На тюрьму поедешь! – тормошил лежащего в постели человека Иванов. Спящий Василий открыл глаза, увидел рядом с собой жандармского офицера.

      – За мной, значит, ваше благородие?

      – За тобой, на тюрьму, значит, поедешь! Но сначала проведем обыск, – сказал жандарм хозяину дома и приказал: – Одевайся.

      – Что ж одеваться да собираться? Не впервой, – шевелил усами Василий Егоров, поднялся с постели, осмотрел всех вокруг лазящих по шкафам полицейских и твердым голосом заявил полиции: – Обыск? Ищите, все, что найдете – ваше, – говорил большевик стражникам, надевая на ноги штаны.

      – Не волнуйся, голубчик. Дом Якова Верещагина мы тоже накрыли, а друзей ваших арестовали: Акшенадзе с Поповым, – услышал Василий слова рывшегося в книгах на полке жандарма, Косарогова.

      – Вот она, ваше благородие, – целая кипа литературы: Пушкин, Лермонтов… Бунтари-то какие!

      – Эй, болван, не то, дурак, ищем, ты Маркса ищи, Ленина, ты в сарае ищи, в огороде, там наверняка что найдешь. В земле рой! Лопату бери!

      Не успев доделать обыск, в потемках улицы Василия Егорова повезли на полицейской бричке в тюрьму. Большие ворота открывались в осенней сырости, в темноте, при горящих факелах, конвоиры вели арестанта на оформление в тюремную канцелярию. После процедуры революционера подняли на второй этаж, в каптерку, получать тюремную одежду. С ней спустили через выход во двор, в баню. Ждавшая арестанта в предбаннике охрана слышала сквозь