Гудрун судорожно глотнула острого ледяного воздуха, смахнула с ресниц капельки влаги.
– Она нашла, где укрыться, я уверена! Она каждый закоулок в Свеянске знает. Посидит, успокоится и вернется. Я тогда к ули ее сведу или к магам…
«От магов толку не будет. Для них оборотни – твари чуждые, а Небыль – страна незнаемая. Чтобы Небыль понимать, чутье нужно. Или сила – такая, что кровью добывается. Или воля Двуликого. Прочие боги тут не помощники».
Гудрун подняла голову и посмотрела в огненные глаза рыси:
– А Дакх?
Тетка издала звук, средний между шипением и тявканьем.
«Этот может только отрезать твою дочь от Небыли. Если она человек, останется человеком. Если кошка – так кошкой и будет. Приведешь потом ко мне, научу ее, как зверем жить… Да не реви ты!»
Из глаз Гудрун бежали слезы. Горячие, живые, они вмиг остывали, обжигая щеки холодом.
«Иди в Храм Всех Богов, к Двуликому. Нас ведь тоже когда-то двуликими звали, да служители божьи сказали: кощунство это, ересь. Еще одно, из-за чего на нас когда-то ополчились… Сам Двуликий в дела людей не мешается, ули делают это от его имени. Служение богам дает власть. И деньги. Так что кошель потолще набей. Ули Двуликого – самые жадные. Или обратись к дазским шаманам, только настоящим, а не к балаганным шельмам! Но держи ухо востро. У дазов, в отличие от наших гобров, нет богов, одни духи. А духом после смерти может стать каждый. Иной – и при жизни. Вот они, духи, в Небыль ходят, как к себе домой».
– Откуда ты все это знаешь?
«Долго на свете живу, – губы рыси изогнулись в улыбке, приподняв мохнатые щеки, усы встали веером. – Думаешь, я всю жизнь на пеньке просидела? Нет, племяшка. Было время, тетка Фрейя по свету гуляла. До Южной Вайхи добиралась. Я и сейчас безлунной ночью прихожу иной раз на тебя поглядеть и на девчонок твоих. Ты-то им, небось, про родню неудобную не говорила?»
На дворе стало совсем темно. Гудрун подобрала медвежью полость и завернулась в нее с головой. Но шкура успела выстыть, и Гудрун тоже прокоченела насквозь. Ей казалось, каждая косточка в ней каменеет и трескается от мороза.
Рысь поглядела на племянницу с жалостью.
«Иди уже, грейся. А девочку я для тебя поищу. По-своему…»
Мне снилось, что я куда-то еду. Сани летели легко – ни кочек, ни ухабов. Внутри еще гнездился озноб, но норка, в которой я лежала, была восхитительно теплой. Правда, тесноватой.
– Тише, киса, тише, – сказала норка. – Никто тебя не обидит. Обморожения не будет, кое-что я еще могу, – голос тоже был теплым, как солнечный свет.
Мр-р-р. Приятная волна прошла по спине – от головы до основания хвоста. И еще раз. И снова.
Обычно я не позволяю себя гладить, но сейчас мне было так хорошо, так уютно – и совершенно неважно, что за человек держит меня в объятиях, как в колыбели, прижимая к теплой груди.
Теплой голой мужской груди…
– Э,