Синева. Борис Александрович Алмазов

записывают на магнитофон. Магнитофон играет где-то за, кулисами, а артист на сцене только открывает рот,– пояснил Будильник.– И как я сразу не догадался! Я думал, его замкнуло! – оправдывался он.

      – А может, без фонограммы?!– предложил Тимоша.

      – Как это? – не понял Чижик.

      – Ну, просто спой.

      – Ха! – усмехнулся Чижик.– У меня ни магнитофона, ни усилителя, ни синтезатора… Тока тоже нет!

      – Да зачем они? – сказал Тимоша.– Спой просто так!

      – Как это?

      – Ну, своим голосом!

      – А разве так поют? – удивился Чижик.

      – Только так и поют,– сказал Иван Карлыч.

      – Ха! – присвистнул Чижик.– Свистите!

      – Я не свистю, то есть не свищу!– опять начал возмущаться Сурок.

      – А вы спойте, сами спойте ему! – подсказал Будильник.

      – Иван Карлыч, давай споём? Ну, вполголоса,– попросил Тимоша.

      – Хорошо,– сказал Сурок.– Но помни: у тебя больное горло.

      Он достал кружевной белый платочек, протёр пенсне, потом принёс футляр с флейтой.

      Чижик моментально сунул в футляр длинный любопытный нос.

      – На полупроводниках? – тоном знатока спросил он, кивнув на флейту.– На микросхеме? Сурок возмущённо запыхтел.

      – Композитор Людвиг ван Бетховен,– объявил Будильник.– «Сурок». Посвящается пра-пра-пра-пра-(и так далее) дедушке Ивана Карлыча.

      Сурок высморкался, долго и сосредоточенно прилаживался к флейте, точно раздумывал, с какого конца в неё дуть, наконец выбрал и, качнувшись всем телом, повёл мелодию.

      Грустная и светлая музыка зазвучала на кухне, через открытую форточку вылилась на улицу и поплыла рядом с облаками…