Всего лишь год назад все ее споры о равноправии женщин и скудности человеческой сущности воспринимались не более как гормональные всплески избалованного подростка. Теперь же проявилось правило – твое мнение тем ценнее, чем больше ты трудишься. Ее стали слушать по меньшей мере с вниманием. Успех ее стал опорой, возвышающей ее черты, скрепляющей их воедино, наносящей на нее авторитетный блеск. А баснословные для подростка заработки придавали дополнительную уверенность. Когда же нетерпеливой душе стало тесно на маленькой сцене, и грезы о Голливуде щемили все болезненнее, она приступила к следующему шагу.
– Позвоните Вильгельму! Неужели он откажется принять дальнюю родственницу? Вы же знаете меня, я не стану дожидаться разрешения, а выпрыгну ночью в окно, и прощайте! Зачем же усложнять жизнь себе и дочери?
– Это немыслимо, – сокрушался отец, не сдающийся, в отличие от матери, под свирепым наступлением. – Отпустить тебя одну, неизвестно куда! Подумай немного о нас. Не видим тебя днями, твоя бедная мать изводит себя каждую ночь.
– Вранье, – процедила Карина. – Мама гордится мной. И не скрывает этого. Ты тоже гордишься, но боишься наступить на горло самолюбию. Как же, дочь ослушалась тебя. Нет, папа, чем скорее ты поймешь неизбежность происходящего, тем лучше для всех. Я уеду в Америку. Ты всю жизнь мне все запрещаешь. Пойми, наконец, бывают волны, перед которыми волнорез бессилен. Чем мешать мне, лучше помоги выйти на этого Вильгельма Завоевателя.
– Ты даже не представляешь, чему подвергаешь меня. Все запрещаю? Ты болтала ножками и задевала мне подбородок, когда сидела у меня на плечах. Я прижимал ладонь к животу твоей матери, и ловил твои шевеления. А сегодня я мешаю тебе?
– Сентиментальность не к месту. Ты мой отец, и всегда им останешься. Но пока ты не поймешь, что дочь больше не сидит у тебя на плечах – нам не поладить. Еще Гераклит сказал, что все течет, все меняется. Невозможно все держать, как есть. Мы меняемся, каждую секунду в нас движется жизнь. Каждый час мы немного другие. Ты не можешь препятствовать неизбежному.
Отец не отвечал. По его лицу плавали сотни ответов, но ни один он не решился высказать. Глаза были полны боли и отчаяния. Теперь слишком поздно вразумлять дочь, она вкусила наслаждение успехом.
– Видишь, как сильно тебе нужен Вильгельм? Вот тебе и ответ, нужны ли родственные узы, которые ты так ненавидишь.
– Я ошиблась в Балаянах – вот действительно настоящая традиция, а не уродливая принужденность.
ГЛАВА 3
Стоя в центре своего маленького рая, Джозеф с наслаждением раскуривал сигарету, делая