– Не делай так никогда больше. Ладно?
– Я понял, – сквозь накатившее отчаяние ответил Стасик. – Никогда.
– Вот и хорошо. Ладно, парни, пошли спать.
И они пошли спать под треск ночных сверчков и дальний шум бегущих в ночь поездов. Под утро Стасику приснилась Вика Стрельцова, только она была чешкой и позировала для пивной этикетки, про которую рассказывал Игорь. Кажется, Игорь сам её там и фотографировал.
Утро было как утро, да и день был как день, когда друзья дождались электрички в город на платформе Клёпово в окружении тесной толпы дачников с их вечными вёдрами и хозяйственными сумками на колёсиках. Двери, строго зашипев, открылись, и мощный ручей пассажиров-огородников повлёк в своём потоке Стасика, Игоря и Витю в плотно набитое нутро вагона, каким-то странным образом ещё умевшее принимать излишки платформенного дачного человечества.
Уже в шаговой доступности ступеней электрички Витёк притянул к себе голову Стаса и прошептал на ухо: «Я Вике честное слово дал, что не расскажу, но деваться некуда, пока ты, идиот, ещё чего не учудил. Она тебя любит, а не меня. Так прямо и сказала. Всё, будь здоров».
Витька ловко ввинтился в голову параллельного пассажиропотока и поднялся в дверь соседнего вагона. Игоря со Стасиком толпа тоже разделила десятком тётушек, громко делившихся до города своими достижениями на ниве точных сроков высаживания рассады и ценами на навоз, совершенно безбожными этим летом, совершенно.
Глава 4. Люсинда
– Вешайтесь, духи, – Фрол грозно отложил ложку на край сковородки. – Вас мама не учила картошку жарить? Ты сам попробуй, Студент.
Стас попробовал, пожал плечами: ну, сыроватая чутка, да и хрен с ней, всё равно вкусная. Фролу лишь бы построжиться, хлебом его не корми, а хоть бы и жареной картошкой с тушёнкой.
– Да ладно, горячая зато.
– Не, сырая, – согласился с младшим сержантом Фроловым дедушка Пистон. – Пять минут вам довести до ума. И сахар неси, чушок, чего ты нам тут песок подсунул.
Дневальные по кухне метнулись к столу исправлять выявленные стариками косяки. Один подхватил чугунную сковороду с картошкой, другой забрал стеклянную литровую банку с сахарным песком. На покрытом клеёнкой столе сиротливо остались бутылка самогона в окружении трёх гранёных стаканов и тарелка с нарезанным хлебом – хоть здесь салабоны не накосячили, подали исключительно горбушки, как и положено.
– Стоять! – Стас ухватил духа за некогда белый полухалат, являвшийся обязательной формой одежды дневального по столовой и кухне. – Вначале стол протрите, липкий весь.
– Щас, – понятливо кивнул молодой. – Я полотенцем, быстренько. Смочу только.
Он по-вологодски растягивал букву «о», и фамилия у него была какая-то дурацкая: не то Чёртов, не то Чертков. Будет Чертилой тут, к бабке не ходи. А у второго погоняло Лысый уже устаканилось за первый месяц службы – вроде бы странно звать человека с фамилией Лысенко как-то иначе. Вряд ли Фрол с Пистоном помнили фамилии дневальных,